– А родственник Жухлицкого?..
– Ходок по меховым делам? Что да, то да. Мне он тоже не шибко понравился. Однако ж он, кажись, завтра в Баргузин едет, а?
– Говорил, что уезжает. С Сашенькой.
– Ну и нехай едет.
– Минуточку, а комиссар?
– Кудрин? Трус. Орать — это он еще умеет, а что до дела, то…— и Турлай пренебрежительно махнул рукой.
– Ну, что ж,— Зверев засмеялся.— Кажется, теоретически мы противника разгромили.
– Еще бы и на деле разгромить! — вздохнул Турлай.— Нам чего трэба опасаться? Первое — это хозяева и их приспешники захотят расправиться с рабочими активистами на приисках. Значит, придется организовать вооруженные рабочие дружины на местах, верно? Дальше. Поскольку победа ихняя — дело сугубо временное, и они это понимают, то могут уничтожить или вывезти с приисков ценное оборудование. Выходит, нужна охрана приискового имущества. Задачу эту возложим на рабочие дружины. Это уже второе, так? Ну, а в–третьих — по–прежнему вести борьбу с хищничеством на золотоносных площадях, не давать грабить народное добро. Вот такая получается программа на первое время. Прав я, Платоныч?
– Да вы, Захар Тарасович, стратег! — весело воскликнул Алексей.— Прямо Кутузов!
– Ну, Кутузов не Кутузов, а на фронте маленько научились кое–чему.— Турлай подмигнул, крутнул усы.— Вперед коли, назад — прикладом бей!.. Постой, а где ж это Васька со своей винтовкой? Нынче у нас все оружие должно быть строго на счету… Очир, Васька не показывался?
– Васька совсем не заходил,— степенно отозвался тот.— Вчера ушел, больше я не видел…
– А я ведь хотел его послать по делу… Слышь, Платоныч,— обернулся Турлай.
– Да.
– Надумал я поехать по ближним приискам, насчет рабочих дружин потолковать. Как полагаешь, Платоныч?
– Вы у нас главнокомандующий, вам и решать.
– Добро. Тогда я сегодня же и еду на прииски Шушейтанова. И на другие кое–кого отправлю. Хозяйничайте тут без меня… Теперь насчет этого золотишка,— Турлай понизил голос.— Про тайник за печкой знаем только трое — ты, я да Очир. Так что душа у меня не болит, однако хату без присмотра лучше не оставлять. Сам знаешь, Платоныч, береженого бог бережет.
И Турлай принялся сноровисто собираться в дорогу.
– Когда вас ждать обратно, Захар Тарасович?
– Завтра к вечеру, поди, уж вернемся,— отвечал Турлай и, глянув в окно, пробурчал: — Куда ж все– таки подевался байстрюк Васька?..
А Васька в это время спал в сторожке деда Савки, и похмельный сон его был тяжел. Ему снилось что–то несусветное — жуткие безглазые хари лезли к нему со всех сторон, и он бежал по бесконечным черным штольням, а за ним гнались с сопеньем и зубовным скрежетом, потом все исчезло, перед ним явился закрытый гроб, в котором кто–то отчаянно ворочался, стараясь вылезти, крышка гроба сотрясалась, вот–вот отлетит, и тогда… Вдруг сбоку появилась щель, и показались длинные белые пальцы… Васька отшатнулся, разинул рот… но тут что–то пребольно стукнуло его по затылку, и он проснулся.
– Чего орешь? — прозвучал чей–то громкий и злой голос.
Васька повел глазами. Было темно и невыносимо душно. Над ним возвышались громадные черные фигуры. Холодея от предчувствия чего–то ужасного; Купецкий Сын начал медленно подниматься, но его грубо схватили за шиворот и, как котенка, швырнули к выходу. Там его подхватили, и не успел бедный Васька опомниться, как оказался в знакомой кухне, где обычно хозяйничала добрейшая Пафнутьевна. Теперь ее здесь не было, а сидели за большим столом комиссар Кудрин, Рабанжи с забинтованной головой, Митька Баргузин и еще кто–то, кого Васька не сразу разглядел при тусклом свете единственной свечи.
– Ну, здоров, репа с ушами! — ухмыльнулся Баргузин, на миг отрываясь от миски с лапшой.
За столом заржали. Действительно, Васька, изжелта–бледный, опухший от сна и выпитого, с глазами–щелочками и большими торчащими ушами, вполне заслуживал такого прозвища. Не смеялся лишь Рабанжи: всякое упоминание об ушах не могло не обозлить человека, только что лишившегося уха. Он поднялся с места и медленно, какой–то пугающе расслабленной походкой двинулся к Купецкому Сыну. Тот слабо взвизгнул и попятился, однако увесистый толчок в спину остановил его.
– Сейчас ты будешь репа без ушей,— пропищал Рабанжи и вынул нож с длинным узким лезвием.
Купецкий Сын помертвел. Ему захотелось вдруг сжаться, превратиться во что–нибудь маленькое, вроде мыши, и ушмыгнуть сквозь щели пола в темноту подполья. Между тем Рабанжи подступил почти вплотную, быстро облизнул узким серым языком серые же губы и не спеша потянулся к Васькиному уху.
– Ай–яй–яй! — завизжал Купецкий Сын, присел и обхватил голову руками.
– К чему эти ненужные зверства? — послышался вдруг веселый голос, и, встав из–за стола, к Ваське подошел не замеченный им ранее человек — худощавый, остроглазый, в полувоенной одежде.— Встань,— доброжелательно сказал он.— С тобой шутят. Пока что шутят…
Ты ведь не хочешь остаться без ушей, не так ли, милейший? И голову сохранить тоже, наверно, хочется, а? Ну вот, вижу, что хочется… Тогда вот что. Слушай меня внимательно. Не так давно ты участвовал в похоронах одного безумного старика. Ты слушаешь меня?.. Молодец. Оказывается, ты смышлен и понятлив… После смерти старика осталось некоторое количество золота. Не скажешь ли, где оно сейчас?
Васька безуспешно попытался проглотить вставший в горле комок и отрицательно мотнул головой.
– Не знаешь? — остроглазый человек удивленно поднял брови.— Выходит, зря я тебя хвалил. Ты вовсе не смышлен и не понятлив. Тебе сейчас будет очень больно. Мне жаль тебя.
Сказав так, он отошел, присел к столу и кивнул. Тотчас Ваську схватили сзади чьи–то крепкие руки, и Рабанжи, поднимая нож, опять подступил к нему. Купецкий Сын зажмурился, отдавая себя на милость судьбы. В памяти на миг возникли презрительно–суровый Турлай, произносящий: «Пустой ты человек…», и приветливый Зверев с протянутой для пожатия рукой. «Эх, в крайности проживу без ушей!» — отчаянно подумал Васька.
Внезапно за спиной хлопнула дверь, и стало тихо. Что–то вокруг неуловимо изменилось. Купецкий Сын осторожно приоткрыл один глаз, другой, увидел перед собой хромовые сапоги и поднял голову, чтобы увидеть их обладателя. Поднял. Увидел. И мгновенно шлепнулся навзничь, будто получил обухом в лоб. Над ним стоял… Аркадий Борисович Жухлицкий. Собственной персоной. Васька не мог даже кричать — он беззвучно разевал рот на манер рыбы, вытащенной из воды.
– Ну? — раздался знакомый и в то же время с какой–то замогильной глухотой голос— Где же мое золото?
– Свят… свят… с нами хр–р… сила…
Жухлицкий наклонился к нему. В пронзительных глазах его Купецкий Сын узрил бесовские зеленые огоньки, и показалось ему, будто услышал он сладковатый трупный запах.
– Это… это… Турлай увез к себе…— прохрипел обезумевший Васька, и в тот же миг неудержимая икота напала на него.
ГЛАВА 20
В ту «предсмертную» свою ночь Аркадий Борисович вышел от Сашеньки с окончательно оформившимся решением. Быстро и бесшумно прошел в кабинет, с усмешкой глянул на Бурундука.
– Согрелся? И, однако, не ехать же тебе в мокрой одежде. Что же делать–то?..— Он задумчиво покачался с пятки на носок и с носка на пятку.— Ладно, сделаем вот что…
Жухлицкий открыл шкаф, где хранилась одежда, и начал поочередно выбрасывать на пол части своего дорожного облачения — брюки, теплую нижнюю рубашку, куртку и прочее, вплоть до носков и портянок.
