внимание на еще одно изменение: в раннем издании герой романа после смерти отца становится «собственником»; в 1908 году он стал «человеком со средствами». К этому времени первоначальное определение «собственник» приобрело для Голсуорси более широкое значение.
Я сочла необходимым рассмотреть все эти детали потому, что они свидетельствуют об огромных изменениях, происшедших в жизни Голсуорси и его мировоззрении. Нельзя не признать, что речь идет всего лишь о четырех годах, но, как мы увидим из последующих глав, годы эти были значительны для биографии писателя и наполнены событиями.
Глава 13
«СОБСТВЕННИК». ЧАСТЬ I
Голсуорси писал «Собственника» три года, но, несмотря на это, роман доставил автору гораздо меньше хлопот, чем «Остров фарисеев». Большую часть книг он создавал одновременно и поэтому чувствовал облегчение, переходя от неуклюжего Шелтона к менее беспокойным Форсайтам.
Работа над «Собственником» шла у Голсуорси более естественно, и писать о большом клане Форсайтов не представляло для него труда: это было сословие, которое он досконально знал изнутри, это были его собственные родственники.
«Остров фарисеев» как бы «расковывал» Голсуорси, так как устами Ричарда Шелтона автор выражал гнев против всего того, что его раздражало. Он был неудовлетворен положением женщин в обществе, сознавая, что их считают низшими существами по отношению к мужчинам; даже богатые женщины до такой степени не вольны в своих поступках, что после смерти мужа их принуждают вновь вступать в брак, а бедные женщины, вынужденные приставать на улицах к мужчинам, которые используют их для удовлетворения своей похоти, ими же и бывают наказаны. «Мы получаем то, что хотим, не запятнав свою репутацию никоим образом, – страдают от этого только женщины. А почему бы и нет – они ведь низшие существа», – сердито размышляет Шелтон, сидя в своем клубе. Шелтон, как и Голсуорси, посещает тюрьму в Дартмуре, и его потрясают условия, в которых содержатся заключенные; как и Голсуорси, он бродит по бедным районам Лондона и видит, в каких отвратительных условиях живут неимущие. (Голсуорси использовал собственный опыт, полученный им в годы, когда молодым человеком он «любил гулять вечерами по беднейшим кварталам»; он бывал также в домах рабочих, собирая ренту во владениях отца.) Но наиболее отвратительным Голсуорси было безразличие его собственного класса, восприятие как должного несоответствия между их собственным благополучием и жизнью бесчисленных Ферранов, представляющих остальное человечество.
Шелтон слишком сердит, чтобы быть приятным героем, он никогда не расслабляется, не перестает морализировать. Это похоже на кипящий котел, в котором поднимается давление: Голсуорси нужно сказать слишком много, и все это говорит Шелтон, выражающий мысли своего автора. Но написанная книга дала Голсуорси чувство свободы, он стал спокойнее и бесстрашнее и смог создать свой настоящий мир – мир «Саги о Форсайтах».
Впервые новая книга упоминается в письме Конрада, датированном июнем 1905 года:
«Меня очень взволновала новость о вынашиваемом Вами романе. Это хорошая новость: ведь Вы – человек, идущий к поставленной цели и знающий, чего он хочет. Но чего именно Вы хотите? Для меня это вопрос. Имя человека уже само по себе говорит о его моральных устоях и традициях; и все же мне хотелось бы знать абсолютно точно, знать столько же, сколько знаете Вы (или думаете, что знаете), что же будет дальше с этим обреченным родом Форсайтов?»
С самого начала Голсуорси почувствовал, что напал на «золотую жилу», писалось ему легко, и он с определенностью мог сказать, что книга, над которой он трудится, будет хорошей, возможно, даже гениальной; после долгих лет тяжелой работы, после многих «фальстартов» он нашел тему и манеру письма, которые подходили ему более всего. Первый отзыв Гарнета свидетельствует о том, что он по достоинству оценил книгу: «Первая глава великолепна, совершенна и по стилю, и по авторской концепции – и по-настоящему глубока», – писал он 12 июня 1904 года, а в постскриптуме к письму добавляет: «Вы сумели проникнуть в суть всех этих Джемсов, Сомсов и прочих почти сверхъестественным образом».
В этот период автор и редактор часто совершали совместные походы по Южному Уэльсу, и в том же самом письме Гарнет подтверждает, что условленная встреча состоится: «Все верно. Встречаемся в следующую субботу на станции в Кардиффе после прихода поезда в 5.45 или в Абервэгенни в 6.55».
Нетрудно представить себе двух литераторов примерно одного возраста – между тридцатью и сорока годами, бредущих куда-то с рюкзаками на спине. У них обоих наступил тот этап, когда, казалось, жизнь обещает все: их еще не постигли разочарования и неудачи, до ужасов первой мировой войны оставалось десять лет, они пока верили в значимость собственной работы и в цивилизацию, носителями которой себя считали. Много лет спустя Голсуорси вспоминает «наши долгие споры в те давние времена, уютные обеды с услужливыми официантами, длительные прогулки в Уэльсе и утро, когда мы сквозь плотный туман пробирались к Карматен-Вэну, а на обратном пути обсуждали «Собственника» (который уже зрел во мне)». У Гарнета своя версия этого похода в тумане: «Та прогулка была безрассудно храброй, так как по дороге в горы нам нужно было обогнуть два озера, окруженных скалами. Я настоял на своем и искупался в первом же из них, а Голсуорси – фигура с туманными очертаниями где-то на берегу – ждал меня, свирепо поглядывая на часы.
И все же судьба была к нам благосклонна: когда мы добрались до второго озера, поднялся сильный ветер и разогнал туман, открыв перед нами чудесный вид».
Именно во время этой прогулки произошло еще одно событие, имевшее для Голсуорси далеко идущие последствия: это было открытие Манатона – маленькой деревушки в Девоне, расположенной между Мортонхамстедом и Бови-Трейси[48]. Манатон значил для Голсуорси больше, чем любое другое место на земле. Здесь, в Уингстоне, обычном деревенском коттедже, он провел свои самые счастливые годы, ибо с 1908 года они с Адой стали постоянными обитателями этого дома и до 1924 года он был их главной загородной «резиденцией». Конечно, учитывая неутолимую страсть Ады к путешествиям, их посещения Манатона были нечастыми. Долгие годы, за исключением лишь военного времени, их жизнь состояла из бесконечных приездов и отъездов, из непрестанной возни с багажом, и можно лишь удивляться решимости Джона, который ухитрялся при этом еще и писать. Но для Джона Манатон был тем, чего он желал: он соответствовал его любви к природе, уединенной жизни, к безбрежным открытым просторам, его потребности побыть в одиночестве, забыть на время о сумятице городской жизни. В рассказе «Лютик и ночь» он описывает свое первое посещение Манатона и мгновенно возникшее чувство, что это место станет его духовным пристанищем:
«Почему так случается, что в каких-то местах у нас возникает ощущение полноты жизни не только благодаря открывшимся нашим глазам просторам, но и потому, что мы вдыхаем и чувствуем огромный мир, частицей которого мы являемся, причем не более важной для него, чем ласточки или сороки, жеребята или овцы, пасущиеся на лугах, платаны, ясени и цветы в полях, скалы и маленькие стремительные ручейки или даже большие кудрявые облака и легкий ветерок, который гонит их по небу?
Мы замечаем все эти частицы мирозданья, но они (насколько нам известно) нас не замечают; и все же
