Гусаров видел, как главный врач больницы сам принял графин и понес его к себе в кабинет осторожно, как будто это был не графин, а мина со вложенным взрывателем.
Он поставил графин в застекленный хирургический шкаф, а сам долго мыл руки под краном и протирал их спиртом.
Вскоре все сотрудники больницы, а с ними и Степан Гусаров, узнали о причине таинственной эпидемии на заставе…
На другой день Гусаров пришел к главному врачу подписать требование на дополнительные комплекты белья для прибывающих больных.
Врача в кабинете не оказалось, Гусарова встретила, молоденькая хирургическая медсестра.
– Главный врач на совещании, – ответила она.
Гусаров нерешительно затоптался на месте.
– Требование бы подписать, – промолвил он.
Медсестра подумала, потом подошла к двери, за которой шло совещание, и прислушалась.
– Ну, давайте сюда ваше требование, – заявила она. – Попробую его главному врачу передать. Подождите здесь.
Она осторожно, без шума открыла дверь – Гусаров услышал голос профессора Русакова. Не решаясь помешать докладчику, медсестра выжидающе остановилась в дверях.
…Сообщение председателя комиссии профессора Русакова было кратким и неутешительным. Почти все пограничники с заставы уже больны и находятся в городской больнице. У всех положение тяжелое: бред, помрачение сознания. Всем больным производится непрерывная капельная инъекция препарата витаминов, которая возмещает катастрофические потери витамина «В» и задерживает быстрое развитие болезни. Но организм человека не в силах бороться против нового, никогда не встречавшегося ему вируса. Болезнь прогрессирует медленно, но неотвратимо. Токсины вируса гибельно действуют на головной мозг. Можно предположить, что вследствие сильного нарушения центральной нервной системы у больных произойдут стойкие изменения коры головного мозга с выпадением многих функций сознания – Сегодня утром, говорил профессор Русаков. – из Института вирусологии сообщили, что вирус «голубой болезни» погибает при температуре 43-44 градуса выше нуля. По моей просьбе Институт экспериментальной медицины в рекордно короткий срок сконструировал специальный высокочастотный нагреватель, который прибудет сегодня к восьми вечера специальным самолетом. Но если мы остановимся на методе лечения теплом, – а это пока единственное, что у нас есть, – то нам нужно срочно разработать методику лечения. Для этого необходимо определить очаги болезни. Вирус гнездится где-то либо в коре, либо в подкорке головного мозга, нужно это точно установить. У нас нет времени на длительные эксперименты, дорог каждый час. Нужна срочная и смелая операция.
Профессор Русаков сел. Наступило томительное молчание. Внезапно из «голубого корпуса» донесся звенящий, протяжный крик.
Со стула медленно поднялся профессор нейрохирургии Шатров.
– Кто-то решил проверить на нас новое пакостное оружие, – сказал он, поворачивая к присутствующим лысую голову с круто нависающим лбом. – Вызов брошен нам, советским медикам, и делом нашей чести будет обезвредить гнусный, из-за угла нанесенный удар. – согласен с вами, Петр Петрович, кивнул он профессору Русакову, – нам нужна операция. И другого пути у нас нет… Молчание присутствующих коллег подтверждает мои слова… Но вопрос в том, есть ли у нас больной, способный выдержать такую сложную операцию. У него должно быть железное здоровье. Большинство заболевших уже находится в бессознательном состоянии. А нам нужно сознание больного – операция будет без наркоза, больной своими ощущениями должен помогать нашим поискам. Мы все это должны рассказать человеку, который согласится на такую операцию. Мы должны будем сказать, что это будет очень больно… и долго очень больно. Значит, у него, кроме железного здоровья, должно быть еще и большое мужественное сердце…
Профессор Шатров говорил громко и взволнованно.
И Гусаров рядом, в кабинете главврача, так же взволнованно слушал каждое его слово.
Медсестра, забыв про требование, все еще стояла в открытых дверях. И Гусаров тоже забыл про дело, которое привело его сюда. Он слушал и смотрел в угол кабинета, где находился белый хирургический шкаф. На его стеклянных полках поблескивали инструменты, пилки, щипцы, скальпели, круглые никелированные банки.
Гусаров смотрел на верхнюю полку, где стоял стеклянный графин.
Графин с водой из кабинета начальника заставы Стакан нашелся на письменном столе главного врача.
Гусаров взял его в руки, остановился и глубоко вздохнул… Он колебался, но всего несколько секунд…
– Что вы делаете?! – услышал Гусаров за своей спиной испуганный голос медсестры.
…Профессор Шатров замолчал и сел на скрипнувший стул. В комнате опять наступила тишина, было слышно, как из крана падали капли в раковину умывальника.
Скрипнула дверь, послышались тяжелые редкие шаги.
Профессор Русаков первый оглянулся, за ним повернулись остальные.
Вертя в руках пустой стакан, в дверях стоял Гусаров.
Он, как было видно, собирался что-то сказать, но, смущенный общим вниманием, смешался и потупился, не зная, с чего начать. Из-за его спины выглядывала медсестра. Прижав к груди требование, она только молча переводила растерянный и испуганный взгляд с лица Гусарова на стакан в его руках и обратно.
– Я слышал, – сказал, наконец, Гусаров, от смущения с трудом подбирая слова, – извините, я случайно… я требование приходил подписать… – он посмотрел на профессора Русакова как-то по-детски, светло и застенчиво, товарищ профессор, вам больной нужен для операции. Так вы возьмите меня, я терпеливый… А бок у меня уже и не болит… все зажило.
– Дорогой мой, – встрепенулся профессор Русаков – но ведь вы же здоровы. А нам нужен больной, вы понимаете?
– Понимаю, но я тоже скоро заболею. Вы извините меня, – Гусаров повернулся к главврачу, – я там у вас из графина два стакана воды выпил. Значит, тоже скоро буду больной. Возьмите меня для операции, товарищ профессор, я выдержу.
Гусаров, не зная, что ему еще сказать, повернулся к медсестре, как бы прося у нее помощи. Увидя у нее в руках требование, он взял его и протянул главврачу.
– Что? – не понял тот. – Требование… подписать бы нужно, кладовщик без подписи не выдает. Больных переодеть не во что.
План Байдарова
План, предложенный Байдаровым для спасения Тани, был до дерзости прост, но в нем было много непродуманных деталей. Нельзя было все предвидеть, многое зависело от случайных обстоятельств.
Выполнение плана требовало, безусловно, находчивости и риска.
– Нам не из чего выбирать, – сказал Байдаров. – Ничего более подходящего нет. Некогда придумывать – каждая лишняя минута может стоить Тане жизни.
…В первом часу ночи Байдаров и Березкин выехали на своем “кадиллаке” на загородное шоссе.
Ночь была темная; большие чужие звезды холодно поблескивали в черном бархатном небе. Байдаров сидел за рулем собранный, молчаливый и следил, как проносились мимо придорожные кусты, освещенные прыгающим светом фонарей.
Свернув на дорогу к клинике, Байдаров проехал сотню метров, потом развернул машину обратно, подогнал ее под нависающие кусты акаций и выключил свет. Мотор вздохнул и замолк. Зазвенели замолкнувшие было цикады.
Березкин остался в машине один.
…Дежурный в проходной у ворот клиники, очевидно, был предупрежден, его свинцово-неподвижное
