Цикл II-X
Три года назад, ко мне в камеру привели нового заключённого. Я узнал его сразу. Помню его на суде - глаза, растерянные, лишённые жизненного огонька; низко опущенные плечи, не выдержавшие горя. Это был отец той девочки. Когда его ввели в камеру, выглядел он уже по-другому. Я понял, что им движет месть. Он тоже тотчас меня узнал, и злая радость блеснула на его лице. Тогда-то я и понял, что мой конец пришёл.
Весь день он молчал, ни с кем не разговаривал. В принципе, как и я. Но я знал, что это лишь затишье перед бурей. Что ночью всё изменится. Так и случилось. Я лежал на своей койке, равнодушный ко всему, терзаясь в собственной тюрьме моей души, и уже начал засыпать, когда вдруг что-то сдавило мне горло. Это были руки моего сокамерника, тяжёлые, цепкие и очень сильные. Он душил меня, но я даже не дёрнулся. Только шёпотом произнёс: «Я не убивал её».
Он резко отпустил свою хватку, воздух снова стал поступать в мои лёгкие. Я сел, потирая шею, уж слишком сильно он её сдавил. «Я слушаю», - хладнокровно спросил отец девочки, стоя надо мной как судья, в любой момент готовый озвучить свой вердикт. «Я виноват в смерти обоих, - сказал я, - но не я их убил. Я видел в ту ночь вашу дочь с каким-то человеком. Она плакала и просилась домой, но он вёл её куда-то, ни капли не сжалившись над ней. А я не обратил внимания и прошёл мимо. Вот и всё, что случилось. Я не верну вам дочь, и в этом я искренне прошу прощения, даже если не получу его. Поверьте, я уже достаточно наказан, вы даже представить не можете, какую ношу мне приходится нести. Если вы собираетесь убить меня – убивайте. Жизнь всё равно уже давно кончена для меня».
«Наказан… А за что мы были наказаны? – сорвавшимся голосом произнёс он. – Я, моя жена, дочь? Мы ведь ничего не сделали того, что было бы неправильно. Но в итоге, они обе умерли, а я остался один. Сначала убили дочку, жена держалась пять лет, но в итоге наложила на себя руки. Я не смог уберечь обоих, и всё из-за тебя! Я живу лишь тем, чтобы свершить правосудие и лишить тебя того, чего ты лишил моих девочек… И ты хочешь, чтоб я поверил, что не ты был убийцей?!»
«Вы можете верить во всё, что хотите. Весь мир считает, что я убил их. Я один знаю, что это не так. Но сейчас вам решать, какой будет история. Мне неважно. Я уже сказал, что можете забрать мою жизнь. Её и так уже нет».
Мой собеседник, в чьих руках была моя жизнь, сел на свою койку и схватился руками за голову. Я не знаю, поверил он мне или нет, но он ожидал совсем другой реакции от меня. Наверное, надеялся, чтобы я умолял не делать этого, рассказал бы всё подчистую. А вместо этого я заставил его сомневаться. Без уверенности в моих грехах он не мог совершить убийство.
«Я не так себе всё представлял, - наконец сказал он, - я несколько месяцев готовился к этой встрече. Сколько бессонных ночей провёл, размышляя, имею ли я право отнять твою жизнь или нет. И вот, теперь, когда всё готово, я не могу этого сделать, потому что ты совершенно не похож на него! Ты не похож на убийцу. Он всё ещё на свободе, спокойно разгуливает где-то и живёт, как будто ни в чём не бывало. А между тем, много жизней рушится, и ещё будет рушиться. И никто никогда не узнает, кто он, виновник всего, открывший ящик Пандоры… Человечество так жаждет справедливости и правосудия, но они всесильны только в идеальном мире. В реальном мире они сильны настолько, насколько силён человек, несущий их. Но беда в том, что редко найдёшь человека, добивающегося истинной справедливости, а не ложной».
Его слова врезались мне в память, но на самом деле я не слушал его. Он о чём-то рассуждал в своём монологе, но это скорее был крик помощи убитого горем человека. Только сейчас я немного понимаю его и его слова. А тогда я просто сидел на койке и проклинал себя ещё больше за то, что не сделал всё от меня зависевшее. Ведь он был прав – много жизней рухнуло. Взять хотя бы человека, исповедующегося передо мной. То, на что он был готов идти, говорило о том, каким счастливым он был до трагедии. Чем счастливее человек, тем опаснее он становится, если забрать его счастье.
«Я не имею права забирать твою жизнь, Уран Алайв, даже такую изломанную, как у меня, - он встал с койки. – Завтра ты меня тут не увидишь. Но ты единственный, кто будет знать секрет, созданный в этой камере. Тот человек, которым я был, будет существовать лишённым всякого смысла. Поэтому я его похороню здесь, в этой камере, а выйдет из неё совсем другой человек. Человек, несущий ложные справедливость и правосудие. Люди узнают моё новое имя – Макемаке, - и это имя будет повергать их в ужас».
На этом закончился суд, на котором стоял вопрос о моей жизни и смерти. Наутро, когда я проснулся, камера была пуста. Вся охрана тюрьмы была поставлена на уши – сбежал один из заключённых. Не могу сказать, что этот случай изменил меня. Нет, я остался таким же. Разве что подозревал - единственная нить меня ещё связывала с этим миром. Я отчасти убедил в своём непричастии к убийству человека, которого те события сломали так же безвозвратно, как и меня. Поэтому я лелеял надежду, что смогу убедить в том же и своего брата. Поэтому я так жажду найти его. Чтоб он понял и забрал свои слова, что я не принадлежу к семье Алайвов.
Я восемь лет ничего про него не слышал, а когда Бэри рассказал про исчезновение… Я решил, во что бы то ни стало, найти брата. Я так оживился, что даже решил, будто бы смогу начать новую жизнь. Но теперь я немного присмирел. Для меня нет жизни. Лишь бы переубедить брата, единственного оставшегося человека моей крови и плоти, остальное неважно.
- Но ведь сын тоже твоей крови и плоти, - заметил детектив.
- Да, но это только формальности. Независимо от того, чей это ребёнок, он всегда будет сыном только Лизабет и Бэри. Я не могу считаться его настоящим отцом. Серьёзно, ему уже семь лет, а он даже не знает о моём существовании. Не стоит портить жизнь ребёнку.
- Что ж, - в заключении произнёс Уран, - теперь вам понятно, Андрей, почему я считаю тюрьму моим местом? Почему мне важно мнение только моего брата?
- Всё предельно ясно, - как-то двусмысленно ответил детектив. Да, ему приходилось слышать имя Макемаке. Но им он особенно не интересовался. Теперь же…
- Хватит меня преследовать!!! – неожиданно они услышали голос, нарушивший монотонный звук дождя и мрачную тишину города. Уран знал, кому принадлежал этот голос. В подтверждение этому, вслед за первым послышался и второй:
- Лор, успокойся! Опусти пистолет!
Раздался выстрел. Не успел он эхом прокатиться вокруг, как тут же последовал вопль боли. Двоим даже не надо было ничего говорить – оба помчались на звук. Долго бежать не пришлось. Первое, что они увидели – спину Йонаса. Он тоже был по колени в воде. За ним, чуть поодаль сидел Бэри, пытавшийся встать. Вода, вокруг него окрашенная в красный цвет, достигала ему до середины груди.
- Стой! – приказал Андрей, вскидывая свой пистолет. Он хотел подойти к Бэри, но Йонас его остановил:
- Не иди, не пройдёшь. Из-за эвакуации здесь остался незавершённый ремонт дороги. Между нами и им углубление. Снесёт течением.
И правда, вся вода уходила влево. И если там, где стоял Андрей, можно было увидеть дно, то впереди его уже было не разглядеть.
- Что здесь произошло? – спросил Уран.
- Лор выстрелил Бэри в ногу и убежал, - пояснил Йонас. – Я случайно на них наткнулся.
- Надо как-нибудь обойти и взять его, - решил Андрей. – Но с прицела я его снять не могу. К тому же, Лор может быть где-то поблизости. Уран, переплывёшь?
Бэри смотрел на них со злостью. Сначала выстрел, теперь эти нашли его. Всё кончено. Он проиграл. Восемь лет длилась та его жизнь, о которой он мечтал. Теперь же придётся всё отпустить.
Уран прошёл немного вперёд и там, где вода начинала углубляться, остановился. Сначала он должен был узнать:
- Бэри, за что вы хотите меня убить?
Послышался слабый смешок. Бэри был на грани, всё ему опротивело. Он больше не хотел ничего скрывать. Нет ни победивших, ни проигравших, они все были обижены судьбой:
- Ты хочешь правды, Уран? Хочешь знать, почему мы с этим ублюдком, моим братом, хотим твоей
