— Понятно.
— Но если сегодня поздно…
— Ничего. Для милиции мы готовы и задержаться. Вот моя заместительница Тиунова Татьяна Николаевна. Она вам сейчас покажет все наши затворы и замки. Таня, пройди с молодым человеком, пожалуйста.
Улыбаясь лейтенанту, поводя пышными плечами, Тиунова пригласила его в склад. Возле дверей они разыграли небольшую сценку «Проходите, пожалуйста!», и лейтенанту удалось пропустить Тиунову вперед. Кажется, вызывающая внешность спутницы произвела-таки на него впечатление: в конце концов, он был еще совсем молодой человек, и в жизни его интересовали не одни только затворы и замки.
Когда за ними закрылась дверь, Колесов облегченно вздохнул и откинулся на спинку дивана.
Аллахова глядела на него неодобрительно:
— Чего вы переполошились, Олег Владимирович? Даже смотреть на вас было неловко.
— Сам не знаю, — сказал Колесов. — Вот, грешен — не люблю милицию. Понимаю, что нужна, что меня бережет— и все такое. А вот как будто опасаюсь. И почему бы это? А вы как относитесь к милиции, Евгения Сергеевна?
Он явно пытался притушевать свое смущение.
— Тоже побаиваюсь. Нашему брату — торговому работнику — от милиции одни неприятности.
— Вот, вот! — обрадовался Колесов. — Именно так. А кто из нас в чем не грешен. Купил не там, продал не так, гляди…
Колесов замолчал внезапно, и я увидела, что он смотрит на Бессонову. И Аллахова тоже смотрит на нее. А Бессонова стояла в углу, запрокинув голову. Лицо ее было бледным, глаза крепко зажмурены, и по щекам сбегали слезинки.
— Валюша… — тихо сказала Аллахова. — Что с тобой? Чего ты молчишь, я тебя спрашиваю!
Бессонова не отвечала, и в комнате повисла тревожная тишина. Колесов взглянул на меня, беспокойно задвигался. Потянулся было за бутылкой, но раздумал. Лицо у Аллаховой опять стало напряженным, как при появлении лейтенанта милиции. Я была уверена, что, не будь меня здесь, она сейчас, вероятно, крикнула бы на Валюту, хлопнула ладонью по столу или даже ударила бы ее.
Бессонова резко повернулась и, не сказав ни слова, вышла.
Когда Аллахова обратилась ко мне, лицо ее было уже мягким и приветливым.
— Извините нас, Евгения Сергеевна, за семейную сцену.
— Ну, что там, — сказала я. — Не пойму только, чего она расстроилась.
— А, пустое. Жених улетел, вот и переживает. А тут еще Олег Владимирович со своими страхами…
— Я, кажется, ничего такого…
Я понимала Аллахову, но вот Колесов сейчас ее не понимал.
— …Со своими страхами, — продолжала Аллахова, — не ко времени напомнил ей… Мелочи все, дело прошлое, а вот она все еще побаивается.
Будь я тем случайным человеком, за которого Аллахова меня принимала, я бы по ее подсказке должна была подумать, что у Бессоновой в прошлом имелись какие-то свои грешки, этим и объяснялась странность ее поведения. Она говорила спокойно и непринужденно, смотрела мне прямо в глаза. И я невольно позавидовала ее умению владеть собой.
Однако визит мой уже затянулся. Аллахова не стала меня задерживать.
— Олег Владимирович, ты проводишь нашу гостью. А я уж лейтенанта подожду, вдруг у него вопросы появятся по поводу наших затворов и замков. Да и Валюту успокоить надо. Жалко девочку все-таки. Я думаю, мы ненадолго расстаемся, Евгения Сергеевна?
Я тоже хотела на это надеяться.
Колесов пытался поймать такси, но пришлось ехать троллейбусом. Был вечерний «час пик», люди ехали с работы. В толкотне, как бы охраняя меня, Колесов пустил в ход весь арсенал всяческих «случайных» прикосновений. Деваться мне было некуда, а ссориться с ним было нельзя. Он усиленно приглашал меня к себе домой — жена его в отъезде, дома только теща с внучкой, которых можно отправить в кино. Я постаралась выбраться из троллейбуса, не доехав до своей остановки — Дома офицеров.
Колесов собрался было выйти вместе со мной, но я отговорила его.
У автомата с газированной водой я намочила платок и старательно стерла тушь с глаз и ресниц. Игра моя на сегодня закончилась.
Я вручила бутылку Петру Иванычу. Он поблагодарил, посмотрел на этикетку, сказал «Ого!», взглянув на меня.
— Опять?
— Да. Опять.
— Знакомые попутчики?
— Нет, знакомые тех попутчиков.
— Мужская компания?
— Были и женщины.
— И они тоже употребляют?
— Конечно! Петр Иваныч, вы отстаете от жизни. Сейчас женщины тоже пьют. Не пьют только те, которым не подают.
Выпитый на пустой желудок коньяк все же действовал, иначе я не опустилась бы до столь дешевого острословия. Увы, слово не воробей… Петр Иваныч взглянул на меня укоризненно.
— Извините меня, — сказала я.
Не хватало, чтобы и в его глазах я выглядела пьющей в сомнительных компаниях бабенкой. Выбранная мною линия поведения несла непредвиденные издержки…
5
От полковника Приходько мне не звонили. Я не звонила им тоже, считая, что у меня не столь уж много новостей, которые стоили бы специального сообщения.
На следующий день я не поехала в свое кафе.
Можно было и далее наблюдать за посетителями Главного склада Торга, но теперь там меня знали в лицо, не следовало попадаться на глаза своим новым знакомым без особой на то нужды.
Петр Иваныч все еще отсиживался дома. Мне хотелось купить своему больному свежих фруктов, и я в обеденный перерыв отправилась на Центральный рынок. Пора было познакомиться и с этим торговым заведением. Неторопливый трамвай доставил меня к остановке «Зоопарк».
Крытое здание Центрального рынка было огромно, как ангар.
Неподалеку у входных дверей рынка я заметила группу женщин. Они что-то оживленно разглядывали, передавая из рук в руки. Одну из женщин я узнала.
Это была Валюта Бессонова.
Она продавала меховой воротник, кажется, соболий.
Я уже знала, что такие воротники обычно не поступали в свободную продажу, с товарных складов они распределялись сразу по пошивочным ателье. Значит, воротник был со склада Аллаховой. Превратить добычу Аллаховой в деньги надлежало Бессоновой.
Женщины с вожделением мяли воротник, трясли, дули на мех, разглядывали государственное клеймо. Валюта настороженно поглядывала по сторонам.
Беспокойство ее было понятным. Торговля вещами на улице запрещена. Да еще продавать такую дорогую штуку, как соболий воротник. Вероятно, Валюта не раз бывала здесь, и пока ей все сходило с рук.
Но тут я заметила молодого человека в сером пальто.
