— Очень увлекательно. И складно, прямо как Жорж Сименон.
Тут я спохватилась, что речь моя, вероятно, была излишне эмоциональна, что я веду себя не как оперативник — работник милиции, а как девочка-школьница.
Кажется, я покраснела даже.
Полковник Приходько встал, жестом показал, чтобы я сидела, а сам прошелся по комнате, поглядел на меня сбоку.
— Вы за Сименона на меня не обижайтесь, Евгения Сергеевна. Сказал это совсем не в насмешку. Свои соображения вы изложили весьма связно и последовательно. И взволнованности вашей нечего вам стесняться. Она идет от увлеченности делом, а без этого у нас работать тоже нельзя. Вот только сокрушаться, что вы всего не предусмотрели, не нужно. Вы можете потерять уверенность, станете всего бояться, везде оглядываться, пребывать во всяческих сомнениях, будете топтаться на месте, вместо того чтобы идти вперед. Если говорить правду, то подобного резкого хода я от наших подопечных тоже не ожидал. Можно заключить, что этот ваш незнакомец, который прячется за спиной Аллаховой, играет ведущую роль в ее ансамбле, и грехов за ним поднакопилось порядочно, коли он пошел на такое… Да и вся группа Аллаховой предстает в новом свете.
Полковник Приходько опять сел за стол, помолчал и добавил:
— Если, конечно, принять за факт, что это — убийство.
— Вы все еще сомневаетесь?
— А вы так уж абсолютно в этом уверены? Ваш человек на лестнице может оказаться совершенно непричастным к тому, в чем мы его подозреваем.
— Чего тогда ему нужно было в подъезде?
— Мало ли чего, мы же не знаем. Случайный человек, пришел — ушел. Чтобы следователь мог занести наши подозрения в протокол, нужно доказать, что наш незнакомец побывал на квартире Бессоновой.
— А звук закрывшегося замка?
— То-то и оно, что это — единственное показание свидетельницы, которая могла и присочинить.
— Зачем?
— Хотя бы для занимательности. Разве вам не приходилось слышать, какие истории зачастую придумывают так называемые очевидцы, только что предупрежденные об ответственности за ложные показания? Человеку хочется сообщить что-то интересное, поэтому он и пускается на всяческие выдумки. Делать это любят не только рыбаки и охотники.
О таких случаях я, конечно, знала, только сейчас не хотелось о них думать. Но и возразить мне тоже было нечего.
Полковник Приходько сунул сигарету в пепельницу.
— Следователю Заплатовой я о наших подозрениях все же намекнул, — продолжал полковник. — Вчера она вместе с экспертом вторично побывала на квартире Бессоновой. Специально ради этого. Отпечатки пальцев они уже не искали: если ваш мужчина там побывал, то, конечно, постарался их не оставлять. Но по воздуху ходить он, разумеется, не мог. Следов там нашлось достаточно, и техники, и слесари потоптались порядочно. Словом, сейчас там уголовный розыск разбирается, что и к чему.
— Трудное дело.
— Куда труднее. Даже если мы найдем доказательства, что ваш незнакомец заходил в квартиру Бессоновой. Подозрений против него, конечно, прибавится, но он может заявить, что кран не открывал.
— Зачем тогда приходил?
Полковник только взглянул на меня молча, и я поняла, что задала такой вопрос сгоряча, не подумав.
— Дело усложняется тем, что сама-то Бессонова была в таком состоянии, что могла совершить любой неосознанный поступок. В том числе и кран открыть, и газ не зажечь. Словом, пока Уголовный розыск проверяет там следы, мы — ОБХСС — будем отыскивать свой след. Денежный.
— Фактуру?
— Да, фактуру № 895. Может быть, она нас к чему-то существенному и приведет. Тоже нелегкое дело. Очень много торговых и прочих точек снабжает Главный склад Торга. Где может объявиться эта фактура — один бог ведает.
Тут я вспомнила про Саввушкина.
Прошедшие события на время вытеснили у меня из памяти встречу с ним у Аллаховой, слова полковника напомнили о нем.
— Ателье Горшвейпрома, говорите, — переспросил полковник. — Очень интересно. Хотя бы тем, что мы про Саввушкина пока еще не слыхали ничего…
ЛИЧНЫЙ РОЗЫСК
1
Валю Бессонову похоронили.
Самый большой и самый красивый венок на могилу положила Аллахова. Я приглядывалась к ней украдкой и думала, что скорее всего именно она позвонила кому-то в тот вечер, сообщила о пьяной Вале… Но сейчас, применительно к обстоятельствам, лицо ее выражало скорбь, и больше ничего на нем прочесть я не могла.
Близких родственников у Бессоновой не оказалось. По немногим письмам, найденным в квартире, узнали адрес ее сестры, проживающей в Саратове. Сестра приехала уже после похорон и первым делом заинтересовалась, когда может забрать вещи. Но квартира Вали пока оставалась опечатанной.
Мальчик Леша летал где-то на Таймыре. Я послала туда телеграмму, наудачу, «на деревню дедушке», и телеграмма его нашла. Может быть, ничего здесь не было особенного и удивительного. Люди, разбросанные среди бескрайних ледовых пустынь, всегда знают друг о друге, знают, где и кто находится: жить иначе там нельзя. Леша прилетел сразу. Мы вместе сходили на могилу Вали, он положил на глинистый холмик букет белоснежных флоксов. Наверное, это была первая серьезная беда в жизни Леши, лицо его потеряло мальчишеское выражение, стало взрослым и суровым. Знаю по себе — взрослость приходит через страдание…
Смерть Вали Бессоновой не прошла бесследно и для меня.
Если раньше я порой испытывала неловкость от необходимости притворяться, кого-то выслеживать, то сейчас делала это с полной убежденностью, понимая, что другого пути к решению задачи у меня просто нет.
Я находилась среди людей, которые были не только ворами, но которых можно было подозревать и в убийстве. Они могли украсть у общества не только деньги, но и человеческую жизнь.
Я должна была подумать об этом раньше. Тогда, возможно, Валюша Бессонова была бы жива.
Как бы ни были логичны утешения полковника Приходько, я обвиняла только себя и мучилась от ощущения своей вины.
Я скрывала свое настроение, как могла, но на весь день меня не хватало. Петр Иваныч заметил это. Он не спрашивал меня ни о чем, только поглядывал участливо и заботливо. Не напрашивался на откровенность, но, наверное, обижался все-таки, что я скрытничаю.
Поэтому, когда вскоре позвонил Борис Борисович и попросил прийти, я пошла без всякой радости.
На этот раз полковник Приходько встретил меня еще в дверях. Вид у него был торжественный. С
