type='note' l:href='#n_23'>[23].
Вторая – Ефремову: «Я получил от Пономаренко шифровку, где он плохо отзывается о Вашей работе и думает, что Вы не сумеете руководить фронтом, так как Вы не требовательны к своим подчиненным и не умеете их подтягивать, когда это требует обстановка. Прошу Вас лично объясниться с Пономаренко и принять решительные меры к исправлению недостатков, имеющихся в Вашей работе».
Видимо, отношения Ефремова и Пономаренко не сложились.
Ефремов прекратил во вверенных ему частях мордобой, излишний шелест всевозможных отчетностей. Известны случаи, когда, к примеру, в штаб дивизии из штаба армии приходит распоряжение о срочной отчетности по двадцати – тридцати пунктам, среди которых и откровенно несвоевременно глупые. И начальник штаба вместо того, чтобы думать о том, как лучше расположить полк, распределить его силы и огневые средства, чем усилить и как обеспечить, должен тратить время на эту бумажную канитель. Ефремов все это пресек. Видя, что штабные работники спят по три-четыре часа и от недосыпа плохо соображают и зачастую не могут ответить на элементарные вопросы или заговариваются, приказал ввести режим, который мог позволить им в условиях боев вести нормальную штабную работу. И тут же кое-кто остался не у дел и начал искать пути, чтобы все поставить на свое место.
По поводу всего этого можно полемизировать. Приводить доводы, контрдоводы. К примеру, тот же Б. В. Соколов о конфликте и его развитии во времени пишет следующее: «Федор Исидовович Кузнецов, с которым, по мнению Пономаренко, можно было «уверенно воевать», после Центрального фронта отправился командовать 51-й отдельной армией в Крыму, однако не спас ее от разгрома и в начале ноября был смещен со своего поста за полную потерю управления войсками во время беспорядочного отступления от Перекопа. Вряд ли наследие, оставленное им Ефремову, было лучше крымского».
Я не склонен разделять с историком субъективную правду последней фразы. Может, хуже, может, не лучше… Меня интересует другое. Психологическое состояние генерала Ефремова в этот период. Прошлое настигало его. Где-то в глубине, в темном подсознании, со скрежетом стальных дверей шевелились красные тесемки пухлой папки, в которой было все: и дружба с Дыбенко и Кутяковым, и близкое знакомство с Тухачевским, и многое другое, что, в изменившихся обстоятельствах, могло агрессивно восстать против него.
Надо было со всем этим конечно же считаться. В том числе и учитывать особенности характера и стиль работы постоянно находившегося рядом члена Военного совета. Но бить по морде подчиненных, чтобы таким образом «их подтягивать», он не мог и в силу своего воспитания, и в силу природного характера, и в силу понимания того, каким должен быть офицер, генерал для своих подчиненных. И здесь мне сразу же вспоминаются рассказы ветеранов 33-й армии, участников одного боя, во время которого немцы окончательно замкнули кольцо окружения Западной группировки и пытались развить атаку в тыл, для уничтожения частей, захваченных врасплох. Ефремов со своим адъютантом майором Водолазовым ходил вдоль цепи залегших солдат и командиров, спешно собранных в тылах, и спокойным голосом ставил боевую задачу. И это его несуетливое спокойствие, и уверенный голос, как вспоминал тот бой бывший партизанский связной Николай Шибалин, «придавали уверенность в том, что мы отобьемся, не пропадем». Уже свистели пули, уже начался минометный обстрел, а он ходил вдоль цепи и говорил: «Вот твой участок. Окапывайся. Не робей».
Итак, Центральный фронт расформирован. Немцы овладели Смоленском, Рославлем. В окружении оказались многие наши дивизии. Оставлен Гомель. Конечно, Ефремов в какой-то мере не оправдал доверия Сталина. Не остановил продвижение немцев в глубь страны.
Правда, историки теперь спорят по поводу эффективности действий армий Центрального фронта в августе 1941 года и того, правильно ли поступила Ставка, расформировав его. Тем более что вскоре он вновь будет создан. Командующий Юго-Западным направлением Маршал Советского Союза С. М. Буденный был категорически против расформирования Центрального фронта и предлагал, наоборот, усилить его двумя-тремя армиями, о чем, кстати, постоянно просил Ставку и сам Ефремов.
Но в конце августа, когда немцы снова предприняли сильный нажим, Сталин позвонил командующему Брянским фронтом генералу Еременко и задал ему несколько вопросов, в которых, как всегда, уже содержались и многие ответы.
«Не следует ли расформировать Центральный фронт?
3-ю армию соединить с 21-й и передать в ваше распоряжение соединенную 21-ю армию?
Мы можем послать вам на днях, завтра, в крайнем случае послезавтра, две танковые бригады с некоторым количеством КВ в них и два-три танковых батальона. Очень ли они вам нужны?
Если вы обещаете разбить подлеца Гудериана, то мы можем послать еще несколько полков авиации и несколько батарей РС. Ваш ответ?»
Еременко: «Мое мнение о расформировании Центрального фронта таково: в связи с тем, что я хочу разбить Гудериана и, безусловно, разобью, то направление с юга нужно крепко обеспечивать. А это значит – прочно взаимодействовать с ударной группой. По этому плану 21-ю армию, соединенную с 3-й, подчинить мне… А насчет этого подлеца Гудериана, безусловно, постараемся разбить, задачу, поставленную вами, выполнить, то есть разбить его»[24].
Еременко конечно же без усиления его группировки трудно было разбить «подлеца Гудериана». Но и с армиями бывшего Центрального фронта задачу Верховного он не выполнил.
Ефремов был назначен заместителем командующего Брянским фронтом. Пономаренко – членом Военного совета. Две недели назад Сталин в довольно резкой форме одернул Пантелеймона Кондратьевича, однако теперь поступил точно по его рекомендации: командующим Брянским фронтом был назначен Еременко. Отношения Ефремова и Еременко не сложились с самого начала. Впрочем, было бы странным, если бы они сложились.
Ну, посудите сами. С одной стороны – взрывной, мужиковатый, привыкший хватать всякое дело за жабры, при этом не стесняясь в средствах, Еременко. При нем же – наблюдающий и все берущий на карандаш Пономаренко, которого, правда, вскоре заменил Мазепов. И с другой стороны он, Ефремов. Привыкший еще со времен службы прапорщиком в батарее в Галиции видеть в каждом солдате человека и всегда отдававший себе отчет в том, что, ставя командиру подразделения задачу, прежде всего необходимо обеспечить его всем необходимым для выполнения этой задачи.
Все предложения, которые вносил в ходе разработки операций и действий армий и частей Брянского фронта генерал Ефремов, отвергались командующим, зачастую в грубой форме. Еременко тоже чувствовал покровительство Сталина и потому на заседаниях Военного совета фронта не церемонился ни с кем.
19 сентября 1941 года, после того, как Брянский фронт пропустил через свои порядки «подлеца Гудериана» и позволил ему замкнуть котел под Киевом, где были разгромлены четыре наши армии и пленено 665 тысяч человек, Еременко, срывая злость по поводу собственных неудач, устроил разнос члену Военного совета 13-й армии Ганенко. В архиве сохранилось донесение в Ставку ВГК самого Ганенко:
«Находясь на передовой линии фронта истекшей ночью, мы с генералом Ефремовым вернулись в опергруппу штарма для разработки приказа о наступлении. Сюда прибыли командующий фронтом Еременко с членом Военного совета Мазеповым, при них разыгралась следующая сцена: Еременко, не спросив ни о чем, начал упрекать Военный совет в трусости и предательстве Родины, на мои замечания, что бросать такие тяжелые обвинения не следует, Еременко бросился на меня с кулаками и несколько раз ударил по лицу, угрожал расстрелом. Я заявил – расстрелять он может, но унижать достоинства коммуниста и депутата Верховного Совета он не имеет права. Тогда Еременко вынул маузер, но вмешательство Ефремова помешало ему произвести выстрел. После того он стал угрожать расстрелом Ефремову. На протяжении всей этой безобразной сцены Еременко истерически выкрикивал ругательства, несколько остыв, Еременко стал хвастать, что он, якобы с одобрения Сталина, избил несколько командиров корпусов, а одному разбил голову. Сев за стол ужинать, Еременко заставлял пить с ним водку Ефремова, а когда последний отказался, с ругательством стал кричать, что Ефремов к нему в оппозиции и быть у него заместителем больше не может, тем более что он не может бить в морду командиров соединений. Прошу принять Ваше решение».
Очевидно, набросившись на Ганенко, который вместе с Ефремовым прибыл с передовой, Андрей Иванович Еременко негодовал и на Ефремова. И Ефремов прекрасно понял, кому были адресованы «тяжелые обвинения» в предательстве Родины. Но двухметровая глыба Ефремова внушала почтительное уважение даже такому драчливому забияке, как Андрей Иванович. Вот почему он не осмелился наброситься
