товарищ старший лейтенант?
Воронцов съехал по склону оврага вниз, подошел к Веретеницыной. Она смотрела на него с такой радостью, что он и сам не выдержал, улыбнулся. И сказал:
– Ну вот, Веретеницына…
Воронцов хотел было сказать своему ротному санинструктору какие-то хорошие слова, подбодрить ее, поблагодарить за службу. Увидев раненых, волокуши и сани, приставленные к ольхе, он все сразу понял. Но слова застревали в горле. Он понял, что они могут прозвучать в эту минуту нелепо. А потому он стал перед старшиной Веретеницыной на колени и обнял ее. Она уткнулась лицом в его шею и зарыдала. Страх мгновенно схлынул с ее плеч, как тяжелый снег с сосенки, и на душе стало так легко и столько сил она в себе сразу почувствовала, что тут же кинулась поправлять одеяла, которыми были укрыты раненые. И все время взглядывала на своего ротного, и веря, и не веря, что он снова рядом.
Зимние сумерки приходят рано. В хмурый день и вечер тянутся долго, тоскливо и незаметно переходят в ночь. Уходить они решили ночью, когда хорошенько стемнеет и когда немцы уберутся с дорог и наблюдательных пунктов в теплое жилье, в натопленные землянки и блиндажи, когда на улице и в окопах останутся только часовые. Но, прежде чем уйти, Воронцов принял решение наведаться в лесную сторожку. Веретеницына рассказала ему о старшем лейтенанте Игнатьевой, медсестрах и раненых, оставшихся там. Рассказала она и о странном немце, который догнал ее в ельнике, а потом исчез.
– Это тот самый, которому я вправляла вывих плеча, – сказала она.
– Который дал тебе кличку?
– Ну да, – улыбнулась она и вдруг спросила: – А ты правда рад, что я жива?
– Конечно, рад. Зачем об этом спрашивать?
– Мне – надо.
Она достала из санитарной сумки «вальтер» и протянула ему:
– Посмотри, я правильно поставила на предохранитель?
– Правильно. – И он вернул нагретый ее телом пистолет. Воронцов знал, чей это трофей и кто подарил его санинструктору Веретеницыной.
– Как я в него не выстрелила? Я же помню, что жала на курок. Может, рука замерзла?
– У него очень легкий спуск. Ты об этом немце никому не рассказывай. Поняла?
– Поняла. А кто он такой? Откуда вы его привели?
– Из лесу.
Веретеницына посмотрела на него так, как минуту назад, и сказала:
– Ладно. Я все поняла.
Солдаты тем временем делали волокуши, чтобы забрать сразу всех.
Часовой, стоявший вверху, за огромной елью, подал сигнал. Сразу все рассыпались среди деревьев. Защелкали затворы. Наступила тишина.
– Стой! Кто идет? – послышался окрик часового.
– Седьмая рота! – отозвался лес.
Так по следу группы Воронцова на овраг вышло боевое охранение Седьмой роты. Пятеро бойцов с сержантом во главе.
Время от времени Веретеницына осматривала раненых. Поднимала одеяла, ощупывала повязки, разговаривала с теми, кто был в сознании и не спал. Особенно беспокоил ее раненый артиллерист, тот самый лейтенант, которого она притащила на санях из сторожки.
– Кто это? – спросил ее Воронцов, видя, как заботливо она около него вьется.
– Не знаю. Артиллерист. Из батареи «сорокапяток». На брата моего сильно похож. И ростом такой же. – Она погладила лоб и щеки лейтенанта. Тот спал.
– Странная ты, Веретеницына.
– Чем же я странная? – И она напряглась, выпрямив спину.
– Да я и сам не знаю. В тыл тебе надо. – И вдруг осмелел и в упор посмотрел ей в глаза. – Да замуж. Да детей рожать.
Она улыбнулась так, будто давно ждала этих слов от него. И сказала тихо, чтобы услышал только он:
– Надо.
И заныло сердце Воронцова. Посмотрел он в густеющие сумерки оврага, а там, в темных ольхах, среди сиреневых разводов снега, стоит Зинаида. Он закрыл глаза, вновь открыл – там уже никого не было. Он посмотрел на часы:
– Все, Веретеницына, мы уходим. Если все пройдет хорошо, вернемся сюда. А если что не так, вас поведет Радченко. Никого из раненых не бросать.
– Не для того их сюда перетаскивала.
Через несколько минут они ушли. Численко, Темников, Дикуленок, Зиянбаев и еще двое из Седьмой роты. Воронцов всем приказал взять автоматы, зарядить полные диски. Гранат набрали всего четыре. Две оставили сержанту Радченко. На всякий случай.
Они сделали порядочный крюк и зашли к сторожке с восточной стороны. Еще издали увидели дымок над крышей. Он хорошо виднелся на черном фоне елей и сосен. Возле крыльца стояла лошадь, запряженная в розвальни с кошевой. Всмотревшись, Воронцов признал свою Кубанку. Неужто вернулся кто-то из санитаров? Но как он мог пробиться через немецкие посты? В стороне от деревни по-прежнему гремело и вспыхивало. Там шел бой.
Когда подошли ближе, увидели часового. Немец. Он ходил по кругу, обходя сторожку вокруг. Курил. Доносился запах эрзац-табака, который, так же как и махорочный дым, ни с чем не спутаешь.
– Кто пойдет? – И Воронцов вытащил из-за голенища немецкий офицерский кортик.
Этот кортик подарил ему Иванок во время последней их встречи.
Из темноты вышли двое. Воронцов оглянулся и протянул кортик Зиянбаеву:
– Мансур, только чтобы тихо.
– Понял, командир.
Часовой сделал круг, вернулся и снова скрылся за углом сторожки. Следом за ним скользнула тень бронебойщика. Через минуту тот вышел из-за угла и махнул рукой.
Они оцепили сторожку. Воронцов подошел к Кубанке. Лошадь вскинула уздечку, потянулась к нему и сдержанно заржала, будто понимая эту непростую минуту. Он погладил ее. Подошел Численко, шепнул:
– Пора.
Единственное окно сторожки оказалось занавешенным изнутри. У окна Воронцов оставил двоих. Остальные оцепили крыльцо. Воронцов толкнул рукой дверь. Она подалась. Тихо, без скрипа отворилась в глубину жарко натопленного помещения, освещенного тусклой карбидной лампой. Следом за Воронцовым шли Численко и Темников. Втроем они ввалились в сторожку и закричали, ощетинившись автоматами:
– Hande hoch!
Посредине сторожки за столом сидели четверо немцев в черных комбинезонах с нашивками танковых войск. Пятый тут же вскочил с полатей и кинулся к автомату. Короткая очередь Численко споткнула его, не успел он сделать и двух шагов.
И тут Воронцов услышал тихие всхлипы. Плакала женщина. Постепенно ее всхлипы начали перерастать в рыдания.
– Вот поганцы, – сказал Темников и, оглянувшись на Воронцова, переступил с ноги на ногу.
– В расход их всех, Сашка! – закричал вдруг Численко. – Давай сразу их тут и положим!
– Егорыч, возьми одеяло, прикрой ее. – Воронцов ногой прикрыл дверь.
Темников подошел к полатям, срезал веревки, которыми были привязаны кисти рук женщины, накинул на нее одеяло и начал искать ее одежду.
– Товарищ старший лейтенант, во что ж мы ее оденем? Не вижу я ее одежды.
– Где ее одежда? – спросил Воронцов и ткнул стволом автомата унтер-фельдфебеля. – Ну, живо!
Немец был пьян. Недопитый ром стоял в бутылках напротив каждого из них. Видно, пили прямо из горлышка.
Немец вскинул голову. Он не хотел повиноваться. Воронцов это сразу почувствовал. Упругая злая волна подхватила, он вскинул автомат и прикладом ударил унтер-фельдфебеля в лицо. Податливо хрустнуло, как
