взялся точить лопату.
– Да нет, кум. Какие ж из англичан бусурмане? Нешто я ряду не понимаю?
– Самые что ни на есть лютые бусурмане. И Черчилль ихний брехло еще то.
Хаустов невольно засмеялся. Но виду не подал. Поставил в угол свою винтовку и сказал:
– Да вы, Гаврила Иванович, как я понимаю, славного роду. Настоящий, потомственный солдат. А я вот на войне человек случайный. – И снова Хаустов выкинул свою карту на опасный столик…
– Да на войне, уважаемый профессор, все мы случайные люди.
– В каком-то смысле вы правы, – задумчиво ответил Хаустов.
– Не пойму я ваших слов. Где шуткуете, где всурьез говорите. То ли я слишком прост, то ли вы слишком непросты, профессор.
Фаустов сунул масляную протирку за голенище сапога и сказал своему соседу:
– Вы, Гаврюша, больше не называйте меня так. Хорошо?
– Как? Профессором, что ли?
– Ну да. Лучше просто по фамилии. Или по имени.
– Ну как же я вас, уважаемый… – Боец махнул рукой. – Глебом, что ли, называть буду?
Тот подумал и сказал:
– Ну что ж, можно и Глебом. Без всякого отчества. Так короче. А лаконизм, он, знаете ли, и в окопах тоже хорош. Во время боя особенно. Это ведь мое имя. Самые близкие люди меня так и называют. Жена, братья, сестра. Мама так звала. А вы мне, Гаврюша, человек теперь не чужой. Солдат солдату брат. Разве не так?
– Да так-то оно так… Только вы-то постарше меня будете. Опять же образование ваше… Профессорское звание. – Боец сразу оживился. – Ведь это, если на военный язык перевести, вы, Глеб Борисович, генералом нам, рядовому народу, приходитесь, не меньше.
Хаустов добродушно засмеялся и снова налег на лопату.
Вскоре из боевого охранения прибыл связной, отдышался, откашлялся и доложил, что задержана группа неизвестных в количестве шести человек, при одном орудии, орудийной запряжке.
– Говорят, что из отдельного артдивизиона Семнадцатой стрелковой дивизии. Лейтенант Асеенков спрашивает: что с ними делать?
– Давай их сюда. Живо, – приказал Мотовилов и подумал: опять Семнадцатая, здорово ж ее потрепали. А может, из-под Вязьмы выходят?
– В каком они состоянии?
– Да навроде не пьяные, – простодушно ответил связной.
– Да я не о том. Как выглядят?
– Да навроде ничего. Как и мы. Одежа вот только не по времени. В пилотках. У некоторых шинели немецкие. – И связной надел на штык винтовки шапку, поднял ее и два раза махнул. – Сейчас тут будут. Ну, я пошел? Что передать лейтенанту Асеенкову?
– Передайте сержанту Плотникову, чтобы подтянул вас по уставу. Как к старшему по званию обращаться надо и прочее. И еще: окруженцев пускай пропускает беспрепятственно, но, если выйдут большие группы, пускай разбивает их по десять человек, не больше. Пока первая группа не дойдет до моста, вторую не выпускать.
– Вас понял, – вытянулся связной. – Разрешите идти?
– Идите.
Связной побежал назад, гремя мокрыми полами длинноватой для его роста шинели. Не успел он перебежать через мост, как в поле, на дороге, блестевшей под дождем белесыми колеями, показалась орудийная запряжка. Мотовилов разглядел в бинокль четверку гнедых кавалерийских лошадей, передок, на котором сидел боец с перевязанной головой, должно быть, ездовой, орудие со скошенным щитом. Он сразу узнал знакомые очертания «сорокапятки» с длинным противотанковым стволом. Сердце ротного заколотилось: ну вот, подумал он, дуракам всегда везет, вот мы и с артиллерией. Вскоре он разглядел и расчет, который плелся за противотанковой пушкой, и то, что пушка была без одного колеса, и вместо колеса была подсунута березовая слега, оставлявшая на мокрой дорожной колее глубокую извилистую борозду. Мотовилов не выдержал и вышел навстречу.
Лошади, напрягая мокрые ноздри и заляпанные дорожной грязью груди, с трудом выволокли орудие и передок на пригорок и остановились. Артиллеристы тут же подсунули под единственное колесо орудия камень. Сгрудились возле передка, с опаской смотрели на Мотовилова, сразу угадав в нем того, кто и решит их судьбу. На доклад вышел приземистый кривоногий сержант в ушастой довоенной каске, вскинул руку. И Мотовилов заметил, как дрожит рука артиллериста. Кому ж охота умирать, когда спасение рядом? Вот и надо убедить «сорокапятчиков», что спасение – этот рубеж. Вот этот берег и поле со складками рельефа, где они могут найти себе хорошую позицию.
– Откуда идете? – спросил ротный сержанта.
– От Тарусы. Хотели в городе переночевать, а там уже немцы. Последний бой приняли под Полотняными Заводами.
– Боекомплект?
– Двадцать два выстрела. Под Тарусой пополнили. Двенадцать – бронебойные, десять – осколочно- фугасные.
– Когда последний раз получали довольствие?
– Две недели назад.
– Вижу, бывалый расчет. Две недели без довольствия, а незаметно, чтобы отощали. И кони в порядке.
– Так ведь мимо деревень шли, – улыбнулся сержант. – По своей земле.
– Ладно, сержант. С выходом вас. О подробностях – потом. А сейчас слушайте приказ: выбирайте позицию сами, стрелять придется по дороге. Отряди одного или двоих человек за боеприпасами. Ехать недалеко. С вами поедет лейтенант и еще двое разведчиков. Коней придется взять ваших. А сейчас ведите людей к полевой кухне, скажите кашевару, что ротный приказал выдать каждому двойную порцию. Но через час орудие уже должно стоять на позиции. Все, сержант. Выполняйте.
Приказ Мотовилова не обрадовал артиллеристов, но, как он заметил, особо и не огорчил. Еще бы, могли бы и в овраг отвести, а тут – на позиции, полное доверие. Да еще и двойная порция горячей каши с тушенкой.
Двадцать два снаряда – это уже кое-что. Если учесть, что это
– Прицел-то в порядке? – на всякий случай поинтересовался Мотовилов, когда артиллеристы прикончили кашу и принялись за ломы и лопаты.
– Прицел в порядке. И целиться есть кому, – ответил сержант и снова скупо улыбнулся.
Сержант уже начинал нравиться Мотовилову. Люди вокруг него бегали как заведенные, каждый знал свое место, слушались беспрекословно. Бойцы младшего лейтенанта Старцева, которые поступили во временное подчинение командиру расчета, тоже вскоре были приставлены к делу, освоились и быстро отрывали основной окоп, ровики для огнеприпасов и расчета.
Сержант выбрал место для огневой на склоне неглубокой лощины, уходившей в лес. Лощина надежно прятала орудие, укрывала справа и слева, таким образом предохраняя от флангового огня. Дорога на той стороне речки с позиции открывалась достаточно широко, к тому же метрах в пятистах насыпь делала поворот и некоторое расстояние тянулась вдоль фронта. Деревья и кустарник впереди пришлось подчистить. Березы и ольхи тут же распилили и растащили на землянки и траншейные перекрытия. Ветки пошли на маскировку.
Сержант сбегал к речке, вернулся и приказал:
– Снимай, ребята, колесо. Ниже посадим.
Орудие сразу осело ниже к земле, и теперь его трудно было разглядеть и с двадцати метров.
– Надо предупредить пехоту, что снаряды пойдут через их головы, – приказал сержант