в Шайковке. Какую именно, сказать не могу. Каждая группа имеет свою задачу и действует автономно. Знаю, что туда, на аэродром на днях перебазировались бомбардировщики дальнего действия Ил-4. Полк или даже дивизия. Скорее всего, цель группы Юнкерна — они. Нашей задачей было тоже ведение наблюдения за аэродромом. Но — никаких радикальных задач мы не имели, никаких диверсий или чего-то подобного. Мы занимались только разведкой.
Две недели разведгруппа Радовского бродила по окрестным лесам, пытаясь подойти к Шайковке и аэродрому, на котором базировались самолеты 1-й Воздушной армии. Задачей было определить количество и типы самолетов, интенсивность полетов, расположение резервуаров горюче-смазочных материалов и казарм летчиков.
Во время высадки исчез радист вместе с передатчиком и комплектом запасных батарей. Поиски результата не дали. Недалеко лежало огромное болото. Именно туда сносило ветром парашюты. Радист покидал самолет последним, почти над болотом. Прыгали с немецкими парашютами, основным достоинством которых было то, что можно не бояться небольших высот. А недостатком, что во время снижения не регулировалась скорость спуска и место приземления. Более того, при его использовании все снаряжение и даже оружие приземлялось отдельно, в специальном контейнере. Именно такой контейнер нашел однажды возле Зайцевой горы Воронцов.
Во время десантирования группы Радовского исчез не только радист, но и парашют с контейнером. Ни парашюта, ни других следов его приземления не нашли. Не слышно было ни стрельбы, ни погони. Тихая октябрьская ночь будто поглотила радиста.
Но потеря радиопередатчика не означала провала операции. Радовский принял решение подойти к аэродрому двумя группами, в течение десяти дней провести наблюдение, затем встретиться в заданном районе, свести данные, размножить их для каждого разведчика, после чего парами возвращаться назад, через линию фронта под видом красноармейцев, выписанных из госпиталей. Для подтверждения полной достоверности госпитальной легенды каждому за месяц до проведения операции на мягких тканях в лазарете хирург сделал надрезы и наложил швы. Радовский и радист избежали операции, потому что накануне при переходе линии фронта получили осколочные ранения и попали в полевой лазарет.
Первую группу повел он сам. Вторую — подпоручик Сайков, бывший младший лейтенант и командир стрелкового взвода. Как и многих других, Радовский вытащил его из рославльского концлагеря. В первое время Сайков усиленно занимался в школе подготовки диверсантов, затем успешно прошел специальное обучение по курсу «Методы наблюдения и сбора разведданных». Радовский считал его одним из лучших курсантов. Но после одной из операций Сайков заметно затосковал. Ходили на Варшавское шоссе в район Юхнова. Неделю наблюдали за дорогой и передвижением войск. Жили на лесном хуторе в доме лесника. Сайков сошелся с его дочерью.
Спустя десять дней Радовский пришел на опушку леса, где должна была произойти встреча с группой Сайкова. Но их встретили автоматчики из Смерша. Радовский первым открыл огонь из ППШ. На всякий случай, выходя к месту сбора, он изменил маршрут движения. К одинокой сосне с сухой верхушкой они вышли не вдоль опушки, как условились вначале, а со стороны леса, оврагом. Вот туда, в заросший молодым липником и бересклетом овраг они и бросились, когда услышали крики смершевцев и первые выстрелы. Тут же заработал ручной пулемет, и трое разведчиков, кто замертво, кто с перебитой ногой, упали на землю. А он, кувыркаясь по склону оврага, бросая тело из стороны в сторону, уходил от пуль, от треска кустарника под ногами бегущих от опушки смершевцев. Стреляли по ногам. Старались захватить живыми.
Два дня просидел в лесу, во мхах, соорудив шалаш и лежанку. Операция провалилась. Но блокнот с двенадцатью исписанными страницами лежал в вещмешке, и он все еще оставлял открытым путь назад, через линию фронта, в штаб «Черного тумана». Радовский знал, что, если он вернется с этими двенадцатью страничками, исписанными столбиками цифр и шифров, если предъявит подробный доклад, его встретят как героя. И однажды, проснувшись на рассвете, он тщательно побрился, собрал вещмешок, переоделся в красноармейскую форму с сержантскими погонами и пошел в сторону гудящего шоссе. Через час с небольшим вышел к деревне. В вещмешке было пусто. Последние сутки кормился вареными грибами, от которых тянуло в животе. От одной мысли об очередном котелке с грибным варевом начинало подташнивать. Правда, оставалась еще банка рыбных консервов — американские сардины. Но эта банка лежала в его «сидоре» не как продукт, а как тот необходимый реквизит, который должен помочь ему, режиссеру и актеру одновременно, сделать спектакль полноценным, а предстоящую его постановку удачной. И, повинуясь чувству голода, прежде чем выйти на шоссе, чтобы попытаться остановить попутку в сторону фронта, он повернул к деревне.
— Помнишь Галустяна? — Радовский снова отвернулся к окну и долго смотрел на освещенную, буквально заполненную солнцем полоску воды, колеблемую легким ветром. — Там, под Вязьмой, весной сорок второго…[8] Работал вначале при медсанбате Сто шестидесятой стрелковой дивизии, потом Профессор его перевел в санитарное подразделение, которое обслуживало непосредственно штаб Тридцать третьей армии.
— Профессор уже тогда работал на вас?
— Да. А Галустян под кличкой Гордон был связником между группой захвата и им. Основная информация поступала от Профессора. Это был классический и редкий агент. Что было потом, в том лесу, когда нас окружили автоматчики из «Бранденбурга», ты знаешь. А Галустян-Гордон потом работал в моей боевой группе. Исчез во время провала группы Самарина[9]. Поручик Самарин удачно работал на диверсиях. Бывший старший лейтенант из кавкорпуса генерала Белова. Взрывы мостов, складов, других важных объектов. А тут — провал. Какое-то время его радиопередатчик выходил на связь, давал условный сигнал работы под контролем. Потом умолк. Послали контрольную проверку. В группе проверяющих был и он, Гордон-Галустян. Группа тоже не вернулась. Все это совпало с началом активности на фронте. Поэтому исчезновение групп списали без особых последствий. Пропали и пропали… И вот в той деревеньке у Варшавского шоссе я и встретил бывшего своего курсанта и связника Гордона-Галустяна. Видишь, Курсант, какие извилистые пути у войны…
— Дед Евсей, бывало, говорил: кривую стрелу бог правит.
— Хорошая пословица. Кривую стрелу… Но не такую, как Гордон. — Радовский оторвал пристальный взгляд от окна и некоторое время молча смотрел в глаза Воронцову. Покачал головой и сказал: — И не такую, как я. Впрочем, бог выправит любую. Только бог. Только на него и надежда. — И Радовский оглянулся на огонек зажженной глиняной лампадки.
Солнце ушло за сосны, и озеро сразу обрело стальной отлив. Теперь оно казалось будто вогнутым, воды словно отхлынули. Зато яснее и глубже проступили дали. Солнце перекинулось на другую сторону озера, и там, на отлогом берегу, среди изумрудно-зеленой отавы засияли белые стволы берез. Неужели где-то идет война, глядя в тесное оконце кельи, думал Воронцов. Какая жестокая бессмыслица! А где-то в Красном лесу, совсем неподалеку, затаилась диверсионная группа Юнкерна.
— Я сразу его узнал. — Радовский прислушался к звукам, доносившимся со стороны озера. Но, увидев Нила, который тащил по просеке, вытоптанной в зарослях камышей, лодку, успокоился и продолжил: — Он тоже. Я понял это по мгновенному испугу. Я знал по школе: человек он хладнокровный, расчетливый, смелый, но глаза его выдавали. Особенно в первые мгновения. Так бывает со многими. Потом он понес какую-то чушь. Начался театр. Стало даже смешно. Вышла женщина и повела его в дом. Там, по всей вероятности, он и жил все это время. Она мне все рассказала. Должно быть, подумала, что я из Смерша. Даты совпадали. Гордон появился в деревне через несколько дней после высадки группы проверки. Два дня я прожил у них. Пытался с ним заговорить. Никакой реакции. Потеря памяти. Амнезия.
— При амнезии у человека стирается из памяти прошлое. Он забывает кто он, откуда пришел, имя, близких. Но настоящее он воспринимает как вполне нормальный человек. У меня во взводе был такой случай. После налета «лаптежников» бойцы привели второго номера пулеметного расчета. Но у него буквально через неделю все прошло.
— А этот выглядел полным идиотом. Конечно, переигрывал. Но на второй день он исчез. Хозяйка рыдала. Я понял, что это была уже не игра, и поспешил тоже уйти. Через несколько дней пришел сюда. На хуторе стараюсь не показываться. Аня и Алеша приходят сюда. Этого мне достаточно. А с Юнкерном встретились в лесу. Ночью я набрел на их лагерь. Обошел посты и окликнул Турчина. Я узнал его по голосу. Это было ошибкой. Я подумал, что Турчина направили на поиски пропавшей разведгруппы. Оказалось все гораздо сложнее. Владимир Максимович сразу понял, куда я иду. Юнкерн тоже знает о существовании
