При опросе красноармеец Похильченко заявил, что 24.10.41 в дер. Волковское приехали командир дивизии тов. Калинин и комиссар тов. Катаргин в сопровождении адъютанта комдива. В это же время в деревню ворвались фашистские автоматчики, обошедшие ее с восточной стороны, и открыли огонь по командиру, комиссару и находившимся при них бойцам. Группа бойцов в количестве до 30 человек, а с ними командир и комиссар дивизии отошли в поле западнее Волковское. В трехстах метрах от деревни, в поле, комиссар дивизии, идя впереди командира, адъютанта и кр-ца Похильченко, подняв руки кверху, вскрикнул: «Товар…» и упал. Силы немцев, находившихся в 50–70 м от группы отступающих красноармейцев и командиров, значительно превышали наши, и поэтому, как заявил Похильченко, подобрать комиссара было невозможно, причем все бежали врассыпную по направлению к реке Протве.
Командир дивизии, будучи раненным, скрылся в кустах на берегу реки.
Таким образом, 24.10.41 село Волковское и часть поля, что северо-восточнее Волковского, были заняты противником. Тяжелораненый комиссар дивизии остался в поле, захваченном немцами.
Зам. политрука Шевченко П. Ф. (1281 сп) мне рассказал, что 25.10.41 на рассвете батальон пошел в наступление с целью овладеть Волковское. Продвигавшимися по полю бойцами был обнаружен еще живым, но в бессознательном состоянии, с пеной у рта комиссар дивизии тов. Катаргин.
Зам. политрука тов. Шевченко, лейтенант Куликов и трое красноармейцев отнесли комиссара Катаргина к стогу сена, где лежали еще несколько раненых, взяли у него партбилет, пробитый портсигар, записную книжку, перевязали ему раны и предложили санитарам, подъехавшим на санповозке, отвезти комиссара на ППМ, а сами пошли в наступление.
На мой вопрос — почему они сами не положили на санповозку и не довезли комиссара на ППМ, Шевченко ответил: «В предыдущем бою некоторые бойцы, чтобы отстать от наступающих, превращались в санитаров, и это было осуждено, говорили, что эти люди просто прячутся и трусят. Ни я, ни лейтенант не хотели принять на себя этих упреков, а поэтому и не отвезли комиссара, а пошли дальше в наступление, рассчитывая при этом, что санитары его увезут. Но наступавшие наши подразделения, не выдержав натиска противника, снова отошли, оставив территорию, где находились раненые, в том числе и комиссар».
Я прибыл в дивизию в 14 часов 25.10.41. Узнав в 17 часов о том, что произошло с комиссаром, и об обстановке, я предложил немедленно создать специальный отряд, которому поручил проникнуть к стогам и увезти комиссара. Попытки отряда выполнить эту задачу не увенчались успехом, противник не допустил его, ведя обстрел из автоматов.
26.10.41 снова был послан отряд, которому удалось проникнуть к стогам, но тела комиссара не оказалось.
Зам. политрука Шевченко заявил, что у комиссара была прострелена рука и голова.
Данный факт говорит о том, что красноармейцам, командирам и политработникам частей не привито чувство заботы о командирах и комиссарах и понимание того, что командиров и комиссаров надо охранять не щадя себя.
При наступлении 25.10.41 была полнейшая возможность спасти тов. Катаргина, но сделано этого не было. К раненому комиссару отнеслись преступно-бездушно.
В проводимых нами политбеседах на тему: «Охранять жизнь командиров и комиссаров» — мы заостряем внимание бойцов, командиров и политработников на этом факте.
Из воспоминаний командира 60-й стрелковой дивизии полковника Михаила Арсентьевича Зашибалова[53]
Командование дивизии учитывало, что немецкие дивизии закопались в землю до весны, для следующего очередного прыжка к Москве. Они будут вести оборонительные боевые действия упорно, в хорошо подготовленных опорных пунктах и узлах оборонительных рубежей.
В частях, подразделениях проводились партийные и комсомольские собрания с повесткой дня: 1) Прием в члены и кандидаты КПСС и ВЛКСМ. 2) Задачи предстоящего наступления. В решениях записывалось: «Коммунисты и комсомольцы, вперед на врага! Настала пора гнать и уничтожать немецко- фашистских оккупантов! В наступлении коммунистам и комсомольцам быть только впереди, проявлять мужество, находчивость и отвагу, сметку и навыки бывалых воинов!»
Я доложил командующему армией о боевых действиях дивизии в октябре и ноябре и о значительных потерях воинов и боевых средств. Генерал-лейтенант т. Захаркин И. Г., видимо, был недоволен докладом, сказал несколько обидных слов: «Воевать не умеете, несете напрасные потери и в каждом боевом донесении просите прислать пополнение».
На следующий день в дивизию приехал член Военного совета тов. Литвинов А. И. и полковник т. Брилев Н. Г. для расследования, почему дивизия в течение двух месяцев имела большие потери личного состава[54].
Я, как всегда, спокойно, без лишних слов доложил, в какой боевой обстановке почти ежедневно вела боевые действия 60-я стрелковая дивизия. Пригласил дивизионного комиссара и полковника Брилева поехать на передний край, посмотреть, как построена главная полоса обороны, вторая полоса, укрепленные узлы и противотанковые районы.
В настоящее время в дивизии насчитывается больше шести тысяч воинов, 9 стрелковых батальонов по 160–200 человек каждый. Сформированы артиллерийские, минометные части и подразделения. Личный состав дивизии ежедневно готовится не столько к оборонительным боевым действиям, но и к наступлению, а наступление не за горами, скоро это счастливое время для дивизии настанет.
Дивизионный комиссар т. Литвинов А. И. сослался на занятость, отклонил мое предложение поехать на передний край.
После отъезда члена Военного совета армии военкомдив полковой комиссар Спекторенко Иван Григорьевич, начальник политотдела полковой комиссар Громов Михаил Дмитриевич, начальник штаба полковник Калачев Василий Александрович в беседе сказали: «Вся беда в том, что вы, Михаил Арсентьевич, всегда резко докладываете старшим начальникам о сложившейся боевой обстановке с выводами, почему такая обстановка сложилась и кто виноват. В каждом докладе командарму вы говорите о недостаточной боеспособности дивизии. Просите ускорить прибытие пополнения и выдать для дивизии недостающие по штату артиллерийские дивизионные, полковые и батальонные орудия и минометы. Сегодняшний приезд члена Военного совета в дивизию является предупреждением вам, что в любое время вас могут освободить от командования дивизией».
Во время последнего доклада, выслушав упрек, я сказал командарму: «Иван Григорьевич, вы давно знаете меня. В мирное время слышали, как меня распекал генерал армии т. Павлов[55] и член Военного совета дивизионный комиссар Фоминых за объективность доклада, почему в дивизии, которой командовал[56], имелись большие и малые недочеты и кто в них повинен. Вы хорошо, наверно, помните слова командующего войсками: „Если вы, полковник Зашибалов, будете и впредь выступать с критикой в адрес старших начальников, ответственных окружных работников, которые, как вы считаете, вовремя не отпустили денежные средства и материалы, то вряд ли вы в будущем будете иметь возможность выступать с этой окружной трибуны“. Слова генерала армии Павлова я принял как необоснованное и неумное предупреждение. Вы сами все знаете, что за время командования дивизией почти круглые сутки я бывал, и вы все были, в боевых порядках, изучал до мельчайших подробностей противника для того, чтобы правильно в боевых оборонительных действиях определить варианты контратак для отражения наступления врага. Все вы знаете, что, когда меня назначили в дивизию[57], она была небоеспособной, а теперь за 30 суток дивизия имеет все части и вооружение. В боях окрепла, закалилась, научилась как следует воевать, не бояться врага, а смело с презрением к смерти наступать на него, уничтожать беспощадно днем и ночью».
