правительство представляет собой фиктивное понятие. И все же в... переговорах с Черниным они твердо держались своих ранее выставленных условий и не уступали ему ни на йоту» [4] .
Впрочем, не будь так опасна внутренняя ситуация в Германии и особенно в Австрии, молодые киевляне, только что вступившие на дипломатическую стезю, при всей их решимости, самообладании и открывшихся дипломатических способностях, вряд ли достигли бы искомого. Путеводной нитью их успеха оставалась сугубая заинтересованность центральных держав в договоре с Украиной. Немцы загодя озаботились вопросом о военной помощи приближавшемуся к катастрофе правительству Центральной рады. Кюльман в телеграмме рейхсканцлеру 19 января (1 февраля) предлагал рассмотреть необходимые меры на тот случай, если украинцы обратятся за военной помощью [5] .
Генеральный секретарь по иностранным делам А. Я. Шульгин предпочел бы получить помощь от сформированных ранее на территории России и ориентированных на державы Согласия чехословацких и польских частей, а также румынских войск и старался заручиться их согласием. Но, сообщил он Любинскому в Брест 22 января (4 февраля), «дело это... прогорело. Выяснилось, что у них самих немного сил... делайте из этого соответствующие выводы» [6] . Вывод оставался один – австро-германская помощь. Сперва предполагалось принять ее без ущерба для образа «самостоятельной державы» – путем возвращения на родину военнопленных-украинцев, которые должны были сделаться защитниками власти Центральной рады. «Гофман спрашивал, почему мы не прислали опытных офицеров для... обсуждения вопроса о возвращении их (пленных) на родину, примите это к сведению и немедленно присылайте побольше специалистов. Приготовьте составы для соскучившихся наших пленных. Специалистов вышлите не позже завтра... – передавал Севрюк в Киев 22 января (4 февраля), вопрошая в заключение с намеком: – Вы, конечно, поняли?» [7] .
А в это время советская делегация, лишенная прямой связи со своей столицей, направляла курьеров через линию фронта в Двинск, чтобы оттуда передать необходимые сведения правительству. 20 января (2 февраля) Карахан телеграфировал Сталину: «Сообщите фактические подробности [о] киевской Раде. Здесь распространяется украинцами, что [в] Киеве правительство во главе с Голубовичем. [В] чьих руках Киев, в каких городах Рада еще держится, при каких обстоятельствах она пала? Не допустить признания Рады мы не могли, мы заявили, что существование ее исчисляется короткими единицами времени, но для немцев это был необходимый дипломатический ход, остановить который не в наших силах. Если Киев в наших руках, то передайте, пусть нас вызовут к Юзу (аппарат прямого провода. –
В ответ в ночь с 21 на 22 января (3–4 февраля) из Петрограда была пущена радиограмма – «Всем. Мирной делегации в Брест-Литовске особенно» – за подписью Ленина: «Мы тоже крайне взволнованы отсутствием провода, в чем, кажется, виноваты немцы. Киевская Рада пала. Вся власть на Украине в руках Совета. Бесспорна власть Харьковского ЦИК на Украине; назначен большевик Коцюбинский главнокомандующим войсками Украинской республики».
Напомним, что Ю. М. Коцюбинский (1895–1939), сын известного украинского писателя, активиста национального движения М. М. Коцюбинского, был заместителем В. М. Шахрая – народного секретаря по военным делам. Назначение его главнокомандующим войсками Украинской республики, состоявшееся 19 января (1 февраля), должно было подчеркнуть, что наступление на Киев ведется национально ориентированными украинскими силами. В дальнейшем, после занятия Киева, о нем была молва, будто держит себя очень свирепо, посетителей принимает с заряженным револьвером на столе, бумаги подписывает на колене, на другом колене – кусок сала, который ест, откусывая или отрывая пальцами. У Д. И. Дорошенко, оставшегося в Киеве после эвакуации правительства Центральной рады и вынужденного обратиться к Коцюбинскому по делам об упразднении штата комиссара по делам Галиции, получилось совершенно иное впечатление: «Высокий молодой человек, чрезвычайно похожий на покойного Михаила Михайловича Коцюбинского... (изящного, мягкого, высокоинтеллигентного)... в офицерской шинели без погон. Я отрекомендовался по-русски. Коцюбинский пригласил меня сесть, говоря по-украински. Тогда я стал говорить по-украински... В канцелярии военного министра Центральной Рады... беспорядок царил отчаянный. Теперь канцелярия имела деловой вид. Весь разговор по-украински». В дальнейшем все документы для автора и для А. И. Лотоцкого, одно время – генерального писаря правительства Рады, были изготовлены на языке по их желанию и немедленно подписаны Коцюбинским – джентльменский поступок, охарактеризовал этот эпизод Дорошенко [9] .
Далее в радиограмме говорилось об успехах революционеров в Финляндии, на Дону и в Германии, где 18(31) января был образован Берлинский совет рабочих депутатов: «Ходят слухи, что Карл Либкнехт освобожден и скоро встанет во главе немецкого правительства» [10] .
На следующий день пришла еще одна радиограмма за подписью Ленина с обзором событий в стране. Об украинских делах в ней говорилось: «Киевская буржуазная Рада пала и разбежалась. Полностью признана власть Харьковской украинской Советской власти. Троцкий телеграфирует из Брест-Литовска, что немцы затягивают переговоры...» [11] .
Опережающая события информация была следствием нарушения внутренних коммуникаций и преждевременных победных реляций с мест. Так, чрезвычайный комиссар Орджоникидзе телеграфировал 19 января (1 февраля) из Харькова в Петроград: «В Киеве восстание рабочих и солдат. Арсенал в руках рабочих. Сегодня советские войска войдут в Киев. Буржуазно-шовинистическая рада пала. Да здравствует власть Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Украины» [12] . В 20 часов того же дня в Смольный поступило сообщение народного секретаря труда Скрыпника: «Сейчас только получено кружным путем через Павлоград известие о вступлении наших войск в Киев и еще не проверено. Положение в Киеве вчера было незавершенное. Сегодня сообщали еще. Проверено, что по вступлении наших войск Рады не оказалось. Сбежала или разбежалась... неизвестно. По получении дополнительных сведений сообщим» [13] .
21 января (3 февраля) Антонов-Овсеенко передавал Муравьеву по прямому проводу, что «по радио получены сейчас слишком тревожные сведения... будто бы в Киеве восставшие потерпели поражение», в то время как из Бахмача ему сообщили от имени Муравьева, что Киев взят советскими войсками и он уже передал это в... Петроград – «теперь приходится опровергать» [14] . 24 января (6 февраля) Антонов-Овсеенко просил через Харьков и через Ставку немедленно передать в Совнарком, что «сведения, полученные ЦИК У[краины], не совпадают с телеграммой Муравьева... Киевская Рада еще бьется в судорогах» [15] .
Между тем в Бресте немцы для проверки сенсационных радиограмм, рассылавшихся от имени Ленина, восстановили связь с Киевом и Петроградом. 22 января (4 февраля) Карахан обратился к Сталину с предложением, чтобы большевики для убедительности, если они действительно в Киеве, оттуда послали бы в Брест радиограмму [16] .
Однако проверка осуществилась иным способом: примерно в то же самое время Киев откликнулся на обращение из Бреста голосами нового главы правительства Украинской центральной рады Голубовича и А. Я. Шульгина. Бывший у аппарата Любинский на радостях, прежде чем перейти к докладу по существу, передал на другой конец провода в присущей ему манере: «Один болгарский министр обещал плюнуть в морду Троцкому, коли радиограмма Ленина не подтвердится. Ему, очевидно, придется сегодня вечером сделать это» [17] . Их разговор с делегатами растянулся за полночь с 22 на 23 января (4–5 февраля). Севрюк доложил о состоянии переговоров: о согласии центральных держав признать западную границу Украины, намеченную Грушевским и откорректированную Гофманом, – с Холмщиной, но без большей части Подлесья. Украинцам было предложено отказаться от требования немедленного освобождения оккупированных территорий (на Волыни), чтобы властям Украинской народной республики не пришлось срочно заниматься трудным делом создания там украинской администрации.
Кроме того, немцы связывали очищение территорий с получением до лета 1 млн. тонн украинского хлеба, а главное – с унизительным для Украинской республики условием о включении «хлебного» пункта непосредственно в текст мирного договора. Украинцы рассчитывали оформить его в отдельном торговом соглашении. Чернин со своей стороны решительно отказался от упоминания в договоре Восточной Галиции и Буковины, предложив секретное обязательство австрийского правительства – тоже после получения украинского хлеба – внести в парламент законопроект о выделении этнических восточнославянских земель в
