военнопленных, работавшую в Петрограде, и заявил о своем немедленном отъезде. В ночь на 29 января (11 февраля) он передал поручение Чичерину обеспечить этой делегации нормальную связь с Берлином, а также оказать содействие, если австро-германские делегаты захотят выехать из Петрограда, и об исполнении доложить ему, Троцкому [83] . В 11 часов утра Сталин сообщил ему, что имевшаяся поломка коммутатора устраняется, после чего немецкая делегация получит связь с Брестом [84] .
Похоже, такая развязка для наркома по иностранным делам была тайной путеводной целью с самого зарождения в конце декабря 1917 года его плана «международной политической демонстрации». 30 января (12 февраля) Ж. Садуль, пораженный несообразностью случившегося, писал: «Неожиданный финал... Троцкий не подписывает мир, но заявляет, что состояние войны... прекращено. Накануне своего отъезда в Брест он дал мне понять, что такое фантастическое завершение переговоров возможно. Я не верил этому и все еще не верю... какое безумие и насколько опасное безумие!» [85] .
Но у Троцкого сомнений не возникло. Перед отъездом из Бреста он 28 января (10 февраля) в 10 час. 15 мин. вечера направил телеграмму: «Председателю Совнаркома Ленину. Переговоры закончились. Сегодня после окончательного выяснения неприемлемости Австро-Германских условий наша делегация заявила, что выходит из империалистической войны, демобилизует свою армию и отказывается подписать аннексионистский договор. Согласно сделанному заявлению издайте немедленно приказ о прекращении состояния войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией и о демобилизации на всех фронтах. Нарком Троцкий» [86] .
Не дожидаясь выполнения своего распоряжения через Совнарком, он параллельно телеграфировал главковерху: «Согласно сделанному делегацией заявлению издайте немедленно, этой ночью приказ о прекращении состояния войны... и о демобилизации на всех фронтах». На копии текста этого сообщения принявший его в Ставке связист от себя крупными печатными буквами вывел: «МИР» [87] . Крыленко, как видно, тоже в обход Совнаркома не задержался с популистской вестью. «Всем, всем, всем... Мир! Война кончена. Россия больше не воюет. Конец проклятой войне», – так бравурно начиналась его радиотелеграмма в Ставку начальнику штаба и в Верховную коллегию при Верховном главнокомандовании (точное название: Центральная коллегия действующих армий и флота – ЦЕНТРОДАРФ, образована при Ставке 16 декабря 1917 года путем избрания ее членов армейским съездом). Члены коллегии С. В. Флоровский, Н. Логинов, Г. П. Ряпп получили радиограмму 29 января (11 февраля) в 8 часов утра [88] .
О реакции в столице Ж. Садуль написал 30 января (12 февраля): «Смольный бурлит. Одни в восторге, другие в оцепенении. Кое-кто плачет, это разумные люди. Они, как и я, понимают, что этот жест слишком романтичен... что в Германии раздается громкий хохот, что завтра ее полки с еще большей готовностью возобновят наступление благодаря приятной перспективе легких и богатых завоеваний» [89] .
Ленин лучше многих понимал, что созданная Троцким ситуация не означает окончания войны, и попытался практически остановить объявление демобилизации. Его секретарь по прямому проводу срочно передал Флоровскому: «Сегодняшнюю телеграмму о мире и об всеобщей демобилизации армии на всех фронтах отменить всеми имеющимися у Вас способами по приказанию Ленина. Приказ исполнен ли?» [90] . Этот текст поступил в штаб Верховного главнокомандующего вместе с запиской: «Наштаверху 29 января 1918. Немедленно отменить распространение телеграммы о мире. Член В[ерховной] К[оллегии] С. Флоровский» [91] .
Трудно сказать, почему столь важное срочное распоряжение главы правительства доводилось через Верховную коллегию. Возможно, для того, чтобы показать, что заведомо непопулярная отмена демобилизации производится с согласия и одобрения выборного органа солдатской демократии. Однако этот ход не оправдал себя, вызвав непонимание и недоверие у исполнителей. Имеется, например, запись разговора неустановленного лица по прямому проводу со Сталиным: «Товарищ Сталин. Есть депеша, адресованная главкому Кавказского фронта. Содержание таковое: Призываю именем товарища Ленина и Совета Народных Комиссаров отменить распространение телеграммы о мире. Член Верховной коллегии С. Флоровский, ясно ли для Вас содержание?» Сталин после дополнительных расспросов (Откуда она? – Из Ставки верховного главнокомандующего. – Кто именно из Ставки? – Из Ставки верховного главнокомандующего, подпись – Флоровский), как видно, не зная о распоряжении Ленина, ответил: «Передайте в Ставку Флоровскому, что разъяснение получит от главковерха через некоторое время» [92] .
В 17 часов 29 января (11 февраля) в штабы всех фронтов действительно был направлен пространный приказ Крыленко, составленный в стиле брестской риторики Троцкого: «Немецкие капиталисты, банкиры и помещики, поддерживаемые молчаливым содействием английской и французской буржуазии, поставили нашим товарищам, членам мирной делегации в Бресте условия, под которыми не может дать свои подписи русская революция. Мы не можем подписать такого мира, который несет с собою горе, затягивает и страдания миллионов таких же рабочих и крестьян. Мы не можем, не хотим и не будем также вести войну, затеянную царями и капиталистами. Мы не хотим и не будем вести войну с такими же, как и мы, немецкими и австрийскими рабочими и крестьянами. Мы не подписываем мира помещиков и капиталистов. Пусть знают теперь немецкие и австрийские солдаты... что мы с ними воевать отказываемся. Предписываю немедленно принять меры к объявлению войскам, что война с этого момента считается прекращенной. Настоящим объявляется одновременно начало общей демобилизации на всем фронте... предписываю принять меры к уводу войск с передовой линии.» [93] .
Вдогонку этому бесшабашному приказу тем же путем – в Ставку для членов Верховной коллегии 30 января (12 февраля) последовало еще одно распоряжение главы правительства: передать «всем комиссарам армии и Бонч-Бруевичу о задержании всех телеграмм за подписью Троцкого и Крыленко о расформировании армии». Далее подчеркивалось, что нет и не может быть речи об условиях мира, так как «мир еще фактически не заключен» [94] . Кое-где распоряжение было выполнено. Член революционного штаба в Харькове, народный секретарь почт и телеграфа Я. Мартьянов сообщил Флоровскому (в тексте на украинский лад – Хлоровскому) 30 января (12 февраля) вечером, что «телеграмма от 29 января за подписью Крыленко для всего юга по железнодорожным проводам задержана в Харькове согласно Вашей телеграмме из Ставки.» [95] . Заметим, что это касалось прежде всего войск под командованием Антонова-Овсеенко, чтобы они вместе с фронтовыми частями не приступили к демобилизации.
Но были и протесты: «Здравствуйте, Сталин, – обращался по прямому проводу из Ставки некий Аронов. – Чем вызвана необходимость задержания телеграммы Троцкого о мире и главковерха приказ о демобилизации армии. Мы всех информировали, и сегодня даже по этому торжественному поводу устроили демонстрацию воинских частей. Жду у аппарата. Срочно отвечайте» [96] . На этом запись прервана.
Зная об этих не увенчавшихся успехом усилиях остановить демобилизацию и о дальнейшей полемике между Лениным и Троцким на VII съезде РКП(б), можно ли поверить позднейшему утверждению последнего, будто по возвращении делегации из Бреста «Ленин был очень доволен достигнутым результатом», и его же рассказу о том, как он использовал «невольные досуги» в Бресте, чтобы надиктовать стенографисткам по памяти исторический очерк Октябрьского переворота, и как «Ленин был буквально счастлив, когда я привез с собой готовую рукопись об Октябрьской революции» [97] ?
Между тем делегация Украинской центральной рады после подписания ею мирного договора не оставила Брест-Литовск. Ей предстояло еще урегулировать вопрос жизни для руководства Рады – о военной помощи центральных держав. Правительство после отъезда из Киева не смогло надолго задержаться в Житомире: к городу с севера, юга и востока приближались большевизированные части. «К тому же, – вспоминал Христюк, – житомирская городская дума вынесла постановление, в котором недвусмысленно дала понять украинскому правительству, чтобы оно куда-нибудь уехало из Житомира, не подвергая населения опасности обстрела города большевиками» [98] .
Народные министры и депутаты перебрались в Коростень, затем – в Сарны, где на заседании 30–31 января (12–13 февраля) официально признали необходимость военной помощи. Ее для сохранения национального лица власти рассчитывали получить в виде возвращаемых из австро-германского плена
