марки «Крупп», трехосных военных машинах. Сначала мы задержались на пару дней в Силезии. Бои там уже закончились. Затем продолжили движение на запад. И вдруг откуда ни возьмись — стрельба, атака… Мой однополчанин родом с Боденского озера получает пулю в голову. Таково было мое первое знакомство с настоящей войной. Очень краткий, напряженный момент. Когда тишина восстановилась, мы снова двинулись в путь и дошли до пригородов Варшавы. Еще до нашего прихода многочисленные немецкие войска уже были на боевых позициях. Снова стрельба, на этот раз более отдаленная.
24 сентября 1939 года на подступах к крепости Модлин комроты сказал мне: «Слушай, ты ведь из Силезии, стало быть, знаешь пару слов на польском? Поможешь нам?» Я ответил, что могу вспомнить несколько немецких выражений, переиначенных на польский манер, которые выучил еще в школе, — у нас этот язык называли «водный польский».
И вот мы едем с офицером и еще двумя солдатами, с белым флагом наперевес, по направлению к крепости, чтобы вести переговоры о капитуляции. Оказавшись внутри, мы изложили наши предложения польским солдатам. Они нам, недолго думая, ответили, что такой поворот событий их ни в коем случае не устраивает, что сами они ничего не решают и что у них тоже есть начальство. Наш офицер решил закончить переговоры и покинуть крепость. На обратной дороге, когда мы уже пересекали линию заграждений, чтобы вернуться к своим, на нас обрушился шквальный пулеметный огонь. Меня зацепило. Первая пуля вошла в грудь на уровне легких, сантиметрах в двух от сердца. Вторая угодила в руку. Прибежали люди, подобрали меня, перебинтовали, вставили катетер, потому что я терял много крови. Помню, как изо рта у меня пошла пена, — а потом я потерял сознание.
Переливание крови. Санитарный поезд. Сначала меня эвакуировали в госпиталь города Лодзь, в самом центре Польши. Снова переливания крови, снова перевязки. Потом вместе с другими ранеными нас отправили в Германию в купе специального новенького поезда с самым совершенным медицинским оборудованием. Хорошо помню, что на каждой станции на платформе стояли люди и радостно нас приветствовали. В конечном пункте, в городе Бад-Берка около Веймара, нас поместили в гражданский госпиталь. Раненых было немного. Хирурги, врачи и весь персонал клиники очень много для нас сделали. Поскольку мы были первыми жертвами войны, нам оказывали особое внимание. Когда я встал на ноги, мне прописали отдых — шесть долгих недель в оздоровительном центре в горах, на юге Баварии. Перед отъездом меня приехала навестить Герда. Как раз тогда мы начали называть друг друга на «ты». И тогда же мне был позволен первый поцелуй.
Пребывание в горах пошло мне на пользу. С утра до вечера за мной ухаживали наилучшим образом. Напротив нашего центра, на противоположной стороне долины, можно было различить охраняемые солдатами бараки, внутри которых жили заключенные. Некоторых из них направляли в центр, где меня лечили, на уборку и хозяйственные работы. Один из них пришел прочистить радиатор в моей комнате. Мы немножко поговорили. Я спросил, чем он занимался и как его вообще сюда занесло. Мужчина объяснил мне, что был заключенным в концлагере Дахау, рядом с Мюнхеном[18]. Тогда я услышал об этом впервые. Он уточнил, что сюда его отправили вдобавок к различным работам в области. Он был свидетелем Иеговы, бибельфоршер[19]. Его заставляли отречься от своей веры, написать заявление о том, что он больше не принадлежит к этой секте.
Когда я вернулся в Берлин, меня определили в специальную роту для выздоравливающих солдат. Делать там было особо нечего, поэтому мы слонялись без дела по казармам. Однажды, уже в середине апреля, я встретился с командиром роты капитаном Вильгельмом Монке. Он тоже был ранен — поскольку Польская кампания закончилась несколько месяцев назад, то, скорее всего, это произошло уже на Северном фронте, в Дании или Норвегии[20].
Он спросил меня, собираюсь ли я куда-нибудь после этих вынужденных каникул. Я пожал плечами вместо ответа, поскольку действительно не знал, что сказать. Монке был в курсе, что я сирота. Из этого следовало, что у меня в общем-то не было места, куда бы я мог поехать. И он предложил мне провести несколько дополнительных дней отдыха в деревне, на ферме на севере, недалеко от границы с Данией. Домик находился в Хольстене, в устье Эльбы, и принадлежал брату командира нашего батальона Теодора «Тедди» Виша. Монке уверил меня, что нет никаких помех для моего приезда, заодно я смогу чем-нибудь помочь по хозяйству, если понадобится. Он добавил еще, что я смогу погостить подольше, если захочу, что говорит о том, что общее настроение было еще хорошим и продолжение конфликта виделось всем в радужном свете.
На этой ферме я прожил чуть больше двух недель. И к величайшему моему удивлению, столкнулся нос к носу с войной. Видел, как британские бомбардировщики пролетали прямо над нашими головами, видел, как истребители пикируют, пролетают на бреющем и стреляют по стоящим рядом жилым домам. Пока я там жил, сгорело два дома. Л по ночам мы наблюдали, как полыхает город Куксхафен но ту сторону Эльбы. Несколько раз видел, как вражеские самолеты бомбили этот важный для немецкого флота порт. Чтобы спастись от пожаров, вокруг фермы мы вырыли траншеи.
Пребывание там наложило на меня сильный отпечаток. После экспедиций за границу почти без единого выстрела, после военных кампаний, во время которых я с трудом понимал, что вообще происходит, я сразу оказался в гуще военных действий, да еще на немецкой земле.
Канцелярия фюрера[21]
Когда я вернулся в Берлин, то снова попал в резервную роту. Монке тоже был там. Прошла неделя или, может, две, и меня вызвали. Командиру батальона Тедди Вишу позвонили из канцелярии рейха от имени некоего Вильгельма Брюкнера, главного адъютанта Гитлера. Ему был нужен помощник. Освобождалось место в бегляйткоммандо, личном эскорте Гитлера. Ничего более конкретного Брюкнер не сказал, добавил только, что просьба срочная и что им нужен аккуратный молодой человек, на которого можно положиться. Тедди Виш рассказал об этом Монке, который сразу же подумал обо мне. Он ему напомнил, что я был тяжело ранен на фронте, сирота и к тому же единственный ребенок, — что означало, в соответствии с постановлением, действовавшим тогда в вермахте, что я должен был оставаться в запасе, не принимая участия в боях. Это было дополнительным аргументом в пользу моей кандидатуры на освободившееся место. Потом они вспомнили, что я жил в деревне у брата командира роты и что тогда все прошло замечательно, что помогал я как следует… В общем, Тедди Виш перезвонил в канцелярию и сказал, что нашел как раз того человека, которого они искали, солдата, с которым не будет никаких проблем.
Уже через несколько минут Монке вез меня в канцелярию фюрера. Мы оказались на Вильгельмштрассе, дом 77, в самом центре Берлина, в квартале, где расположены министерства и посольства. Рейхстаг отсюда всего в сотне метров, за Бранденбургскими воротами. Даты я сейчас уже точно не вспомню, должно быть, 2 или 3 мая 1940-го. (:по я прекрасно помню свои первые впечатления, помню, как впервые оказался перед небольшим столиком в приемной, лицом к лицу с охранником, которому мой командир объяснил вкратце цель нашего визита, после чего попрощался со мной и уехал.
Не теряя времени, меня представили Вильгельму Брюкнеру, который в двух словах рассказал, что мне предстоит быть курьером, обязанным постоянно бегать туда-сюда по коридорам, и что лучше было бы, если бы я прямо сейчас отправился в казарму за вещами, чтобы по возвращении сразу приступить к выполнению своих прямых обязанностей.
Полтора часа спустя я снова стоял посреди огромного холла, на этот раз с чемоданом в руке. Охранник попросил меня следовать за ним, показал мою комнату, расположенную в правом крыле здания, на втором этаже той его части, которую он называл «адъютантское крыло». Сказал, что отныне я буду там жить, и ушел.
Я был в растерянности. Что нужно делать? Как себя нести, общаться, здороваться? Как объяснить эту внезапную смену должности, это резкое внедрение в канцелярию рейха, живой памятник истории[22], а сейчас резиденцию Гитлера, того самого, которого несколькими годами раньше я видел на Олимпийских играх в окружении беснующейся и ликующей толпы?
Я вышел из комнаты. Через несколько метров встретил двух охранников: обоим было хорошо за сорок. Они провели меня через коридоры и комнаты, а перед ступеньками центральной лестницы большой гостиной Гинденбурга объяснили, что там, на втором этаже наверху лестницы, жил сам Гитлер. Заодно они
