– Да нет, в музей – это я для примера. Лучше, – говорит, – в филармонию.
Тут уже я кружку разбил.
А Коля стоит, как памятник «Гибель „Варяга“», и говорит:
– Я, – говорит, – сегодня, мужики, рано проснулся и телевизор включил. И там, – говорит, – как раз один выступал профессор. И он сказал, мужики, что, если только пить и ничего больше, так и будешь все только пить и ничего больше вообще. А надо, он сказал, так жить, чтоб в библиотеку ходить, чтоб сокровища культуры, и также регулярно в филармонию.
Юра мне говорит:
– Ты чего ему вчера наливал? – И говорит: – Коль, ты чего, первый раз профессора по телевизору видал? Мало ли какой дурак по телевизору чего скажет? Так всех и слушать, а, Коль?
И мне говорит:
– Я понял. Я понял, Мишань, чего он по телевизору смотрел. Там такая передача есть, когда от этого дела гипнозом лечат. Там точно, профессор выходит и говорит: «Водка – гадость! Я с водкой рву! Все рвем! Рвать!» И они там все рвут и отучаются. Слышь, Коль, ты эту смотрел передачу, да?
А Коля говорит:
– Я на мелкие подначки не отвечаю. Я, – говорит, – без балды вас приглашаю. Я в кассу сходил и на дневной концерт три билета взял. Как раз, – говорит, – у меня последняя была пятерка.
– Видал, Юр, – говорю. – Я ж помню, у него еще должна быть пятерка. Вон он, гад, на что ее пустил.
А Коля говорит:
– Идете или нет?
И стоит, подбородок задрал – ну точно как в кино разведчик, которого в тыл врага засылают. Только вместо парашюта у него фонарь под глазом. Ему этот фонарь его родной брат поставил, который из деревни к нему приезжал погостить. Потому что они с Колей поспорили, кто за меньше глотков бутылку портвейна выпьет. И Коля выпил за один. И думал, что выиграл. А брат его вообще без глотков – влил всю бутылку в себя, и все. А Коля сказал: «Без глотков не считается». А брат его сказал: «Нет, гад, считается» – и навесил ему под глаз фонарь. А Коля ему нос подправил. А потом они помирились, и мы это дело отметили, что помирились они.
Юра говорит:
– Видал? Во, гады, гипноз дают, а? Я говорю:
– Его одного сегодня бросать нельзя – видишь, он поврежденный.
Ну, пошли – Колька впереди, мы сзади с Юрой.
Юра говорит:
– Хочешь, Коль, мы тебе мороженого купим? На все двадцать семь копеек. Хочешь крем-брюле, а, Бетховен?
А Коля на нас только поглядел, будто он правда Бетховен, а мы с Юрой два ведра мусорных…
Ну ладно, подходим, значит, к этой филармонии. У входа толпища, как в торговом центре перед праздником. Ну, показались мы там, и я так скажу, что по глазам ихним было видно: нас они вовсе не ожидали.
Коля так это небрежно свой фонарь ладонью прикрыл – вроде бы у него там чешется. И Юра, гляжу, как-то загрустил, как-то пропало настроение у него.
Говорит:
– Лучше бы в общагу сходили, там тоже музыка!
– Не бэ, – говорю. – Прорвемся! Он говорит:
– Глянь-ка, у меня везде застегнуто? Я говорю:
– Вроде везде. А у меня? Он говорит:
– У тебя на рукаве пятно жирное. Я говорю:
– Это у меня с пирожка капнуло. Вчера на вокзале. Я ж не знал, что у меня сегодня филармония.
И ладонью пятно закрыл, чтоб не видно было.
Тут Коля, значит, и говорит гадким голосом:
– Идемте, товарищи, а то можем опоздать.
Ну, на «товарищей» мы ничего ему не сказали, встали плечом к плечу, как на картине «Три богатыря», только без лошадей, и пошли. Ну, Коля одной рукой глаз защищает, второй билеты сует. Старушка долго на нас глядела – тоже, видать, не ждала.
А внутри – свет сверкает, колонны везде, паркет фигурный. Культурное место, что ты! Ну а мы так и стоим плечо к плечу возле стеночки. А эти мимо нас парами гуляют, один на меня поглядел, чего-то своей бабе сказал, та тоже поглядела, и засмеялись оба. Я думаю: «Ты бы у нас во дворе на меня засмеялся. Ты бы у меня посмеялся!..»
Тут к нам еще одна старушка подъюливает.
– Не желаете, – говорит, – молодые люди, программку?
Ну, Коля глаз рукой еще плотнее прикрыл и отвернулся – вроде бы ему ни к чему никакая программка,