мусульмане побросали оружие, и мечи крестоносцев, по выражению современника, «косили их как траву в поле». К полудню все египетские суда снялись с якорей и ушли в море; на одном из кораблей рыдал безутешный Афдал, не чувствовавший себя в безопасности в Аскалоне.
Что же до Аскалона, то взятию его помешала очередная распря, возникшая между Готфридом и графом Тулузским. Последний считал Аскалон своей военной добычей, в то время как Готфрид требовал присоединения его к Иерусалимскому королевству. Все кончилось тем, что король Иерусалимский ограничился данью. Подобная же склока между теми же лицами произошла несколько дней спустя под городом Арсуром, но там дело оказалось серьезнее: Готфрид так разъярился на Раймунда за его интриги, что чуть было не обратил против графа Тулузского свое оружие, и лишь стараниями остальных вождей удалось избежать кровавой развязки.
Победа под Аскалоном, хотя она и обошлась без чудес вроде небесных легионов, возглавляемых святым Георгием, вызвала всеобщее ликование в стане христиан. По возвращении в Иерусалим Готфрид и другие вожди были встречены трубами и литаврами, а священники своими гимнами прославляли победителей.
Эта победа была последней в ходе всей эпопеи, она завершила Первый крестовый поход. Свободные наконец от данного обета, после четырехлетних трудов, опасностей и невзгод князья, бароны и рядовые воины покинули Иерусалим, оставив для его защиты всего триста рыцарей, мудрость Готфрида и меч Танкреда. Одни отправились Средиземным морем, другие пошли через Сирию и Малую Азию. На их возвращение смотрели как на чудо, как на воскресение из мертвых, и присутствие их везде было предметом для назиданий. Но при этом почти не было семьи, которая не оплакивала бы защитника креста или не гордилась, что имеет мученика на небе. Остановимся на дальнейшей судьбе главных персонажей похода, чьи имена промелькнули на предшествующих страницах и почти исчезнут со страниц последующих.
Граф Раймунд Тулузский, давший клятву не возвращаться на Запад, но и неспособный ужиться с королем Иерусалимским, удалился в Константинополь, где император принял его с почетом и дал ему в управление княжество Лаодикийское.
1103 г.
Петр Пустынник вернулся в свое отечество и, спасаясь от докучных поклонников, заперся в обители, которую сам основал в Гюи. Там он прожил шестнадцать лет в смирении и строгости и был похоронен среди других монахов.
Граф Роберт Фландрский благополучно прибыл в свои европейские владения, где показал себя образцовым хозяином: он отдал много сил, чтобы восстановить пришедшее в упадок во время его отсутствия, но не успел окончить задуманного вследствие преждевременной смерти – результата неудачного падения с лошади.
Герцог Роберт Нормандский остался таким же ветреным и беспечным, каким был до отъезда в Святую землю. На обратном пути в Европу он пленился красотой дочери одного итальянского графа, что задержало его на год вдали от родного герцогства. В результате этой задержки он упустил английский престол, на который после смерти Вильгельма Рыжего имел неоспоримые права. Впрочем, он мало горевал об этой утрате; вернувшись в Нормандию, он предался веселой жизни, окружив себя ватагой собутыльников и гуляк, чем восстановил против себя население герцогства. Этим воспользовался его брат, Генрих I, наследовавший Вильгельму. Он пошел войной на Роберта, вторгся в Нормандию, разбил и захватил старшего брата и запер его в замке Кардиф, где после восьмилетнего заточения Роберт и умер, забытый всеми товарищами былых баталий и былых попоек.
Евстафий, брат Готфрида Бульонского, возвратился в Лотарингию, где унаследовал небольшое имение своих родителей, после чего отказался от бранной славы и новых подвигов, закончив жизнь мирным помещиком.
На этом можно было бы закончить и историю Первого крестового похода. Но специфика его такова, что, имея вначале своеобразную увертюру в виде одиссеи Петра Пустынника и других, он имел и не менее своеобразный финал, столь же плохо организованный и так же печально завершившийся.
Здесь демиургом явилась судьба некоторых владетельных князей, не вынесших трудностей похода и бежавших до его окончания. Вспомним: в их числе оказались брат французского короля Гуго Вермандуа и граф Стефан Блуасский. И одному и другому общество не простило их позорного бегства, а жена графа Блуасского даже грозила оставить мужа как изменника законам веры и рыцарства. Общие укоры стали настолько серьезными, что оба принца, а вместе с ними и многие другие оказались вынужденными вновь покинуть родину и отправиться обратно на Восток. Но справедливость требует заметить, что не только укоры подвигнули беглецов на их решение.
Обычно плохое быстро забывается, а хорошее остается. Те, кто возвратился в Европу, рассказывали больше о своих победах, чем о поражениях, и демонстрировали слушателям не столько потери, сколько приобретения. Они вспоминали, что там, на Востоке, их братья ухватили целые княжества и королевства; трудно было забыть и о шести телегах Танкреда, наполненных золотыми и серебряными изделиями, захваченными в Иерусалиме. Естественно, нашлись желающие испытать свое счастье, и к беглецам, решившим вернуться в Азию, присоединились толпы других, еще не побывавших на Востоке и смотревших сквозь розовые очки на перспективы, тем более что, по мысли новых крестоносцев, теперь предстояло не столько завоевывать, сколько утилизовать завоеванное другими.
Среди вновь обращенных были люди с широко известными именами. К ним принадлежал Гильом, граф Пуатье, человек высокого интеллекта, родственник германского императора и один из самых могущественных вассалов французского короля; за ним потянулись многие из его подданных, в том числе молодые дамы и девицы. Примеру графа Пуатье последовали графы Неверский и Буржский, а также герцог Бургундский, рассчитывавший найти могилу своей дочери, погибшей в Малой Азии. Из Италии отправились граф Бландра и Ансельм, архиепископ Миланский, из Германии – граф Конрад, маршал императора, герцог Баварский и маркграфиня Австрийская, увлекшая за собой большую свиту. На предстоящее путешествие все эти люди смотрели как на увеселительную прогулку, богатую приятными приключениями и созерцанием экзотических стран. Действительность быстро унесла их надежды.
Новые пилигримы разбились на отряды и пошли проторенным путем – через Венгрию и Болгарию. Под Константинополем их собралось более двухсот тысяч, что вызвало новый шок у императора Алексея. Впрочем, он уже имел достаточный опыт, который использовал и ныне: льстя и угрожая этой ватаге, он постарался ее нейтрализовать, призвав на помощь своего верного вассала – графа Раймунда Тулузского. Волей-неволей Раймунду пришлось покинуть свою Лаодикею и стать провожатым новых крестоносцев на их пути через Малую Азию.
Эпопея этого пестрого скопища завершилась столь же плачевно, как некогда судьба их предшественников под руководством Петра Пустынника и Вальтера Голяка. Их войско разделилось на три корпуса, и каждый из них был последовательно разбит турками, возглавляемыми нашими старыми знакомыми – Килидж-Арсланом и Кербогой, взявшими блистательный реванш за все свои прошлые неудачи. Победители были столь же безжалостны, как и их враги после взятия Антиохии и Иерусалима: они истребили всех, кто не сумел бежать. В числе беглецов оказался и граф Тулузский, покинувший своих подопечных накануне решающего сражения. Спастись удалось также графу Пуатье, графу Неверскому и герцогу Баварскому, которые израненными и почти нагими с трудом добрались до Антиохии. Все остальные вожди погибли. Гуго Вермандуа, пронзенный двумя стрелами, дотащился до Тарса, где и умер от ран; герцог Бургундский и Стефан Блуасский пали в сражении; граф Беррийский, захваченный турками, погиб в неволе; те из дам и девиц, которые не были убиты, попали в гаремы, в числе прочих и маркграфиня Австрийская. В целом от всей этой волны искателей приключений под знаком Креста осталась лишь жалкая кучка оборванцев, не замедливших возвратиться в Европу. Так выглядел последний отзвук Первого крестового похода.
Историки, рассуждая об этом походе во всей его совокупности, часто удивляются, как велики были затраты и как ничтожны последствия. В этом плане Первый крестовый поход контрастно сравнивают со знаменитым походом Александра Македонского. Великий полководец древности, говорят нам, завоевал весь Ближний и Средний Восток с армией в тридцать тысяч человек, в то время как крестоносцы, имея шестьсот тысяч воинов, ограничились приобретением узкой полосы земли вдоль Сирии и Палестины, да и то ненадолго; поход Александра привел к эллинизму, ставшему целой эпохой в истории человечества, а Первый крестовый поход почти не оставил после себя сколь-либо заметных следов в области материальной и духовной культуры. Мы полагаем, что подобное сопоставление некорректно. О значении данного похода для
