Вот так некоторые путешественники и переставали подавать о себе весточки друзьям и родственникам.
Я задаюсь вопросом, связано ли это качество с религией: у индусов есть склонность к лишениям — для них это так же естественно, как садиться. В каждом человеке в какие-то решающие моменты просыпается стремление к борьбе и завоеваниям. В индусах просыпается стремление все бросить. Время вздохнуть с облегчением: король оставляет свой трон, богач снимает с себя одежды, оставляет свой дворец, уполномоченный «Chartered Bank of India» — свое место. И вовсе не в пользу кого-то еще (любопытно, мне ни разу не попадался добрый индус, они не интересуются другими людьми, только
Потом — самоистязания, меня просто тянет отыскать в их самоистязаниях затаенную злобу.
О голодании и говорить не буду. Они постятся — как другие едят. Если человек преуспел, он постится, заболела у него корова — постится, не идет торговля — постится.
Есть еще обеты. Бог не заговаривает первым. Бог предоставляет все хлопоты вам. Но вы наматываете себе на руку цепь, бросаете ему конец, и что тогда остается делать Богу? Есть надежда, что таким способом удастся связать и его тоже. Нигде я не видел, чтобы люди давали обеты так, как в Индии. Если вы видите, что индус чего-то не делает, можете не сомневаться: это обет; если он не курит — это обет; раньше ел яйца, а теперь не ест — обет. Даже неверующие дают обеты. Кому? Мне кажется, дело в том, что закрепощать себя, связывать себя на годы, притом что все решается очень надолго, внезапно и бесповоротно, — для них радость. А может, они подчиняются какой-то скрытой, иной части самих себя.
Индусы преклоняются перед способностью сохранять «self-control» (то есть самообладание), это словосочетание они произносят даже чаще, чем слово «преклоняться», причем с наслаждением.
Если для индуса есть на свете священное существо, то это его мать. И какой гнусный тип осмелится сказать хоть слово против?
Меня подмывает оказаться как раз таким гнусным типом.
Но, честно говоря, мне жаль, что я это делаю, потому что если есть в Индии существа, которые трудятся, жертвуют собой и знают на деле, что значит «жить для другого», то это матери.
Нет, определенно, я не скажу о них ничего дурного.
Скажу только, что во всем мире женщины сохраняют существующий порядок вещей, плох он или хорош.
И если он плох, это печально.
А если он хорош, то это, может статься, даже печальнее.
В Индии, как и в других странах, все больше и больше распространяется идея, что на самом деле ценность имеет только будущее поколение. Когда-то жертвовали собой ради поколения родителей, ради прошлого, теперь — ради будущего.
Одно из самых удивительных зрелищ, какие мне случалось видеть, это живот йога — моего гуру.
Он втягивал воздух медленно, с силой, словно насос. Он вбирал в себя воздух всей грудью, животом, чуть ли не вдавливая его между ног. Некоторые из указаний моего гуру мне удалось понять только теперь. В тот момент я был загипнотизирован его животом, который мгновенно раздувался до таких размеров, словно там находился ребенок или чья-то голова, зато уменьшался медленно.
И действительно, его вдох длился необыкновенно долго. Он очень заботился о том, чтобы себя не покалечить, — ведь дыхание может нанести серьезные увечья, не хуже ножа.
Этот необыкновенный человек мог вместить в свою великолепную грудь литры воздуха, а потом подпитывал ими душу, он выглядел молодым, несмотря на свои восемьдесят лет, и при этом в нем не было ничего от святого. Он смотрел свысока на человеческие несчастья, в нем чувствовалось даже не безразличие, а скорее неприступность и почти неуловимая доброта, и еще у него был, пожалуй, чуть виноватый вид, как у великанов или у тех, кому отпущено больше таланта, чем силы характера.
Блеск в глазах может обмануть в первый момент. Но часто встречаешь выраженное уродство, в том числе душевное, и порочность.
Некоторые старики красивы. И тогда это красота невероятная. Ни в одной стране нет таких величественных стариков, похожих на старых музыкантов, старых фавнов, которые всякого повидали, но это их не испортило и даже не слишком взволновало. Но они обрели красоту.
У индуса или бенгальца начиная с восьми лет и до шестидесяти — переходный возраст. Вид у них в это время простоватый. Для них вся жизнь — переходный возраст. Лицо Тагора в шестьдесят лет — прекрасно,{68} без преувеличения прекрасно. В двадцать — это лицо человека, который еще недостаточно пожил, в нем нет ничего возвышенного, в этом человеке еще недостаточно покоя, недостаточно мудрости, ведь мудрость — предназначение индуса.
Индусам совершенно правильно внушили, что им необходимо достичь либо мудрости, либо святости. Основываясь на одном лишь изучении их физиогномики, я бы дал им в точности такой же совет. Становитесь святыми, становитесь мудрыми.
Униженность на лице, следы вырождения, глупый вид, низкие лбы, простоватость, и все это я не выдумал (откройте любой журнал, «Illustrated Weekly» или какой-то другой), бесцеремонность, бесстыдство (они прощают себе любые грехи), корыстолюбивый вид (а если уж они корыстолюбивы, то даже торговля не удовлетворит их аппетиты; про маруариев пословица говорит,{69} что они «готовы продать молоко родной матери», чтобы урвать денег), самодовольство, безвкусица, амбиции и эгоизм уродуют миллионы лиц. «Сильные мира сего» в Индии очень редко хороши собой. Мне такой попался только один, но он был просто ослепителен. Я думаю, об индийцах всегда говорят, что они красивы, именно из-за того, что красота, если уж она попадается в Индии, такая яркая и полнозвучная, хотя встречается-то она редко.
Их лица больше всего портит претенциозность, чванство.[19] И их квартиры больше всего портит претенциозность (семь-восемь люстр в одной малопривлекательной комнате, где кроме них ничего нет, это, честное слово, не слишком красиво), та же беда и с 99 % их интерьеров, и с эпическими поэмами.
Наконец, если вам не бросается в глаза отталкивающее в их лицах (если это не святой и не мудрец), если вы ничего такого не замечаете, сходите на индийский фильм[20] (только не бенгальский), сходите и посмотрите десяток, чтобы убедиться, что вы не ошиблись. Там, сами увидите, в тихом омуте что-то зашевелится. Вы увидите, как лица принимают зверское выражение, вскипают, как людей хлещут, бьют по лицу, задевают, словно по рассеянности, как кому-то отрывают ухо, женщин хватают за грудь, плюют в лицо, не придавая этому никакого значения. Вы увидите, что даже «положительный» молодой человек делает что-нибудь такое с самым естественным видом, сам того не замечая, на глазах у молодой девушки, которую он любит! Как поверженного принца потихоньку из-за недосмотра задавили диваном; как отец из-за плохого настроения швыряет сына оземь или засаживает его в тюрьму, а ведь есть еще все эти ухоженные, изученные вдоль и поперек истории мучеников, где трусливые и ошалевшие от садизма существа выказывают свою безмерную подлость и гнусность к где даже самые честные (!) проявляют двуличие.
Тут видишь все их трагедии: предательство, пошлость, повсеместную низость. Гидроцефалы со здоровенными головами, толстенные пожиратели мантеков, умственно отсталые с низкими лбами и рецидивисты. В Марселе «специальные» фильмы, естественно, запрещенные полицией, показывают в обычных кинотеатрах. Но я нигде не видел, чтобы садизм показывался так часто и непринужденно, как в индийских фильмах, а я их посмотрел добрых тридцать штук. В том, как изощренно кому-то выламывали руку, было столько наслаждения, что я, хоть и не краснел с незапамятных времен, покраснел и застыдился, я был виновен, я ведь тоже разделил, да, я разделил эту гнусную радость.
