– В Божейкином роду добрые, бабуня.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что Божейко добрый.
– Пусть и так. Разве я желаю тебе плохого, внучка? И все-таки не забывай: семья – божье творение и божья благодать. Вот и делай ее такой, чтобы стала благодатью для тебя, для мужа твоего, детей, а еще – утешением для кровных. Случится, пойдешь к Божейке, не становись ступней на порог и зорче всего береги очаг, почитай огонь. Он – совесть кровных, защитник семейных и родовых уз. А еще – жилья нашего, счастья-доли под крышей дома. Ты спрашивала, почему шептались отец с матерью, когда закладывали новую хату. Скажу. Если уж идет к тому, что собираешься быть хозяйкой, пусть будет так… скажу.
Где-то рядом, похоже на крыше, неожиданно громко и надрывно закричал сыч. Миловида вздрогнула и теснее прижалась к бабке.
– На свою голову, проклятый! – поднялась старая и трижды плюнула в сторону, откуда донесся зловещий крик.
Еще какое-то время прислушивалась, топчется он на крыше или улетел. А уж потом, когда убедилась, что нет его, заговорила:
– Очаг не только место, где живет под защитой огня-пената род, он – и жертвенник, тот храм, из которого голос поселянина, мольба о спасении или о помощи в беде может подняться через дымоход в заоблачную высь и будет услышан богами нашими – Сварогом, Ладой, Перуном, Хорсом, добрыми и светлыми богами, под которыми живет на земле, на доброту которых уповает весь человеческий род. Злая сила, всякие ведьмы и ведьмаки, упыри и предводитель ихний – Чернобог, так и смотрят, так и норовят подглядеть, когда и где зарождается новый очаг, чтобы первыми добраться туда, засесть там, вредить, когда закладывается жилье, и после шкодить. Потому-то место для жилья выбирают тайно, глухой ночью, только пропоют первые петухи, спрячется по оврагам темная сила. В эту пору берут хозяева самого лучшего петуха, самого голосистого, идут к месту нового жилья, отрубают голову петуху и закапывают ее в том месте, где будет красный угол – покуть. Это жертва огню-пенату, заклинание, чтобы под новый кров перешел ее хранитель – домовой и стал на защиту жилища, достатка, благополучия и счастья в семье. Туда же кладут позже, при закладке жилья, и зернышки, чтоб родила нива и водился в доме хлеб, монеты закапывают, чтоб была богатой семья, а дом – полной чашей.
Ну, а что делают, когда вселяются в дом, сама увидишь, – уже веселее сказала старая. – О том, чего можешь не знать, скажу. Не скупись на жертвы огню – хранителю своего рода. Они всегда должны быть щедрыми, особенно – в день, когда солнце поворачивает на лето. Это день рождения бога Сварога, а Сварог в этот день, как и сыны Сварожьи, самый щедрый. Посуду, в которой принесешь жертву, разбей, чтоб ею не воспользовался никто другой, не то вместо счастья придет несчастье. Заболеет кто – лечи возле печи или на печи, поближе к огню. А чтобы огонь и совсем одолел хворь, всякую нечисть, что засела в теле, брось в воду угли из очага и дай напиться водицы той слабому, тогда всякую хворь как рукой снимет. Если же нет, обратись к высшим богам – к солнцу, месяцу, звездам. И еще знай: порог – черта, по одну сторону от нее помогают боги, по другую – нет. Поэтому не подавай, слышишь, никому не подавай руки через порог. За порогом пенат-домовой уже не имеет силы, и кто знает, доброму или злому ты подаешь руку, зло или благодать ведешь в дом. А еще и такое должна знать: в хате твоей, сразу за порогом, всякий, будь это даже тать, оказывается под защитой пената-домового, его никто не смеет тронуть. Пролить в доме кровь – самое страшное злодейство, как и покинуть жилище, стать изгоем рода – тоже.
Миловида лежала притихшая и, казалось, не дышала.
– Ты спишь, внучка?
– Ох, нет, думаю.
– Так много наговорила тебе?
– Много, бабуня, много!.. – И спросила после минутного молчания: – А вы с дедуней тоже пойдете на новое подворье?
– Нет, дитя. Мы в своей халупе будем доживать век. Если и пойдем, то только для того, чтобы помочь новому роду Ярослава перенести в дом хранителя – домового.
– Идите насовсем, бабуня.
– Как помрем, так и придем.
– Ой!..
– Чего – ой! Так всегда было, так и будет. Дедушка придет на место прадеда-домового, я – при дедушке. Будем оберегать ваш дом, заботиться о благополучии рода и дома.
Говорила она спокойно, не выдавала себя ни голосом, ни вздохом, казалось бы, неизбежным. Так, будто все это должно произойти не с нею и не с дедушкой, а с кем-то посторонним или будто вообще ничего не могло случиться. Даже жутко стало дивчине. Не молчать, спрашивать еще? Но о чем? Да и можно ли о таком спрашивать?
Плывет в неизвестность ночь, плывет и Миловида вместе с нею, с дедушкиной хатой, звоном капель, которые падают и падают с крыши. Погружается в дрему и нежится в дреме, а нежась, слышит, как сладостно ей от трелей, что выводит разбуженная ранней весной капель. Это уже она зовет в лес и долы. Но все-таки рано как! Пусть бы стаял снег, стекла вода в Днестр, а уж тогда… Или Миловидка не пойдет? Или ей не хочется всего этого – и тепла, и простора, и травушки на луговых и лесных просторах. Ой как хочется! Потому что она девка уже, потому что слышит, как поет и играет в ней большая радость, что окрыляет и наполняет чем-то сладостным сердце.
«Лада это говорит во мне, – думает, преодолевая дремоту, – или Божейкины чары?.. Ой, а вдруг повстречаюсь с обоими там, на празднике Ярилы? Что будет? Сдержу ли слово и останусь верной обещанию батюшке, или заманят Божейкины чары и я поддамся им?»
Боги светлые и боги ясные! И сладко думать об этом, и страшно. Как же можно поддаться чьему-то повелению и пойти? А мама, а отец? А новый дом? Так и покинуть их, не изведав радостей переезда и жизни в новой избе?
V
Мама всегда будила ласково. Но сегодня она была еще ласковей. И грусть, и жалость слышались в ее голосе.
