истощение, импотенция… Сначала говорили, что неврастения — чисто американское заболевание. Потом этот термин с восторгом переняли в Европе. Один французский доктор саркастически замечал:
— Теперь все беды мира можно свалить на широко распространившуюся неврастению, волну самоубийств, увлечение декадентским искусством и адюльтерами.
Медицина того времени исходила из того, что глухота, слепота, паралич — это не следствия нервной болезни, а моральная слабость. Если пациент возбужден и излишне эмоционален, то это истерия. Если подавлен и инертен, то это неврастения.
Неврастения считалась чем-то презираемым и ставилась в один ряд с декадансом, онанизмом и эмансипацией женщин. Истерией врачи объясняли все болезни, которые не удавалось объяснить органическими причинами. Солдаты, которым ставили диагноз «истерия», рассматривались как неполноценные существа с негодной нервной системой и дегенеративными мозгами.
Психиатры полагали, что истерия распространяется как инфекционная болезнь и способна подорвать боевой дух всех пациентов госпиталя, поэтому «психов» следует держать отдельно.
В Пазевальке, стоявшем у железной дороги, военные реквизировали школу, гостиницу и несколько частных домов и разместили семь различных госпиталей. Когда Гитлера привезли, его отвели в баню, переодели в чистое белье и положили на одну из узких железных коек. Он боялся, что зрение уже никогда к нему не вернется.
На следующий день его осмотрел доктор Карл Кронер, служивший военным врачом в 3-м гусарском кавалерийском полку и награжденный Железным крестом первого класса. Он сам временно ослеп после газовой атаки в 1917 году, потом зрение частично вернулось, но его перевели на инвалидность.
Доктор установил, что Гитлер действительно страдает от конъюнктивита, но потому, что сам постоянно растирает глаза, не в силах выдержать раздражающего жжения. Врач не нашел следов поражения настолько сильного, чтобы Гитлер действительно лишился дара зрения. Учитывая взбудораженное состояние больного, Кронер согласился с мнением врачей, приславших ефрейтора в Пазевальк: потеря зрения носит истерический характер. У Гитлера не выдержали нервы.
Созданием арсенала отравляющих газов Германия была обязана химику Фрицу Хаберу из берлинского института имени кайзера Вильгельма. Он опередил своих коллег из других стран, что позволило германской армии весной 1915 года устроить первую газовую атаку на Западном фронте.
22 апреля 1915 года в половине шестого вечера на реке Ипр облако удушливого газа накрыло вражеские позиции. Пострадали семь тысяч человек, триста пятьдесят погибли. Две французские дивизии потеряли боеспособность, и в позициях французской армии образовалась огромная брешь в несколько километров.
Газовые атаки проводились поздно вечером или перед рассветом, когда атмосферные условия наиболее благоприятны и в темноте нельзя было заметить, что газовая атака началась. Без противогазов солдаты в траншеях были совершенно беззащитны и умирали в страшных муках.
Германская армия чаще пускала в ход химическое оружие, потому что располагала более развитой химической промышленностью. Великобритания не нуждалась в искусственных красителях, и ее промышленность отстала. Но через год после атаки на Ипре англичане нагнали немцев. Страны Антанты маркировали химические боеприпасы цветными звездочками. «Красная звезда» — хлорин, «желтая звезда» — более мощное сочетание хлора и хлорпикрина. Часто использовали «белую звезду» — сочетание хлора и фосгена.
Но самыми страшными были парализующие газы — синильная кислота и сульфид. Эти газы воздействовали напрямую на нервную систему, что приводило к смерти уже через несколько секунд. Последним в арсенал союзников поступил иприт, немцы именовали его «желтым крестом», потому что снаряды с этим газом помечались лотарингским крестом. Иприт известен как горчичный газ из-за специфического запаха, напоминающего запах горчицы или чеснока.
Через год этот газ состоял и на вооружении британских войск. В последние недели Первой мировой, с 1 октября по 11 ноября 1918 года, когда война закончилась, страны Антанты постоянно применяли иприт. Жертвами стали двенадцать тысяч немецких солдат и офицеров.
Сам Гитлер считал, что отравился ипритом. Но это очень сильное боевое средство. Если бы он подвергся воздействию иприта, не скоро пришел бы в себя. Ему же понадобился всего месяц для полного излечения. Не означает ли это, что Гитлер подвергся воздействию не иприта, а более слабого хлорина? Симптомы отравления им проходили всего за несколько дней. Важно отметить, что Гитлер в дальнейшем не страдал от последствий газовой атаки. Его легкие не были затронуты, что позволило ему стать профессиональным оратором в те времена, когда не существовало усилительной техники.
В октябре 1918 года весь осмотр пациента занял у доктора Карла Кронера буквально пять минут. Но даже короткое пересечение судеб с Адольфом Гитлером оказалось для Карла Кронера смертельно опасным. В ноябре 1938 года Кронер был арестован и отправлен в концлагерь Заксенхаузен… А тогда, сделав запись в истории болезни, Кронер передал ее директору лазарета с рекомендацией показать больного известному психиатру доктору Эдмунду Фостеру из клиники неврологии.
Фостер родился в Мюнхене, провел детство в Амстердаме, медицину изучал в Германии и Швейцарии. Он был образованным человеком, владел несколькими языками. В свободное время рисовал акварели. Он тоже четыре года служил военным врачом. Лечил раненных в голову и нервнобольных.
Истерическое состояние солдат на поле боя было коньком Фостера. Он доказывал, что причина истерии — нехватка воли и боевого духа. Он считал, что возвращение солдата на фронт — его патриотический долг. Просмотрев историю болезни ефрейтора Адольфа Гитлера, доктор Фостер пришел к выводу, что перед ним еще один солдат, который под предлогом слепоты пытается избежать ужасов фронта. Фостер полагал, что все психологические проблемы — следствие моральной слабости.
Доктор Фостер не признавал никаких проявлений слабости. Слабость он считал выражением как недостаточности моральных качеств, так и следствием непатриотичности, поскольку слабость позорила не только человека, но и всю германскую нацию.
Немецкие психиатры называли силу воли «высочайшим достижением здоровья и силы», считая такие качества, как стоицизм, спокойствие, самодисциплина и самоконтроль, обязательными для настоящего немца. Не только общественное мнение, но и врачи полагали, что нет лучшего места для укрепления нервов и излечения нервной слабости, чем фронт. Говорили о целительной силе боя, о том, что война излечит нацию от неврозов. Фостер полагал, что врач может помочь только одним способом — навязать слабому пациенту свою сильную волю. Через его руки за годы войны прошли сотни солдат, которые, как полагали, страдали истерией. Его подход считался крайне успешным.
Психически больных в те времена запирали в сумасшедшие дома, которые еще не были больницами. Лечить и не пытались. На психиатров смотрели как на тюремщиков. Методы лечения были примитивными. Давали сильные успокоительные средства, опиаты, чтобы пациенты погрузились в долгий сон, — в надежде, что они проснутся здоровыми.
В середине XIX века появился метод электрошока, который широко использовался и казался надежным средством
привести больного в чувство. Зигмунд Фрейд признавал: «Мой терапевтический арсенал содержит только два средства — электротерапия и гипноз».
Врачи не знали, почему электрошок иногда помогает, но продолжали его использовать. В Первую мировую он стал излюбленным методом для военных психиатров. Когда врачи сталкивались с истерическим параличом руки или ноги, они демонстрировали больному, что мускулы и мышцы действуют, с помощью электрического тока. Когда речь шла об истерической глухоте, использовали внезапный сильный удар колокола. Инстинктивная реакция человека показывала, что в реальности он слышит.
В отделениях для таких больных царила особо строгая дисциплина. Задача состояла в следующем: сделать пребывание в госпитале настолько невыносимым, чтобы солдат как можно скорее пришел в себя и попросился на фронт.
«Солдат, — писал один из немецких врачей, — должен чувствовать, что нигде ему не будет лучше, чем на фронте, несмотря на все опасности военной жизни, и нигде ему не будет так плохо, как в госпитале, несмотря на ощущение полной безопасности».
Германские врачи считали священным долгом вернуть как можно больше своих пациентов на поле боя — любой ценой. Приказ прусского военного министерства, изданный в 1917 году, гласил: «Главное
