— Пижончик.
Полянский подхватил:
— Да, это правильно. Он себя ведет как пижончик и стиляга. Он на каждое заседание приходит в новом, сильно наглаженном костюме. А я так думаю, что кому-кому, а Шепилову на этот пленум можно прийти и в старом, даже мятом костюме.
Молотов и другие были для Никиты Сергеевича просто политическими соперниками. Выступление Шепилова он воспринял как личную обиду. Он считал, что, посмев его критиковать, Шепилов ответил ему черной неблагодарностью.
Тихон Хренников рассказывал мне: — Дмитрий Трофимович потом говорил, что в общем-то он не собирался выступать против Хрущева так резко. Но, видимо, наболело. Он уважал Хрущева. Вместе с тем считал возможным и необходимым покритиковать товарища по партии. Но он не думал, что так получится.
Интеллигенция была огорчена его уходом. Писатель Илья Эренбург заметил с сожалением, что «он уже начинал кое-что понимать». Например, Шепилов разрешил создать Союз кинематографистов. Киношные люди очень этого хотели: у всех — писателей, композиторов, архитекторов — есть свой творческий союз, а им не давали. Шепилов разрешил это сделать в 1957 году.
Опалу он перенес более чем достойно.
Через несколько лет Фурцева вновь оказалась рядом с Шепиловым, которого Хрущев выгнал не только из партийного аппарата, но и из Москвы. Назначили Дмитрия Трофимовича в августе 1958 года заместителем директора Института экономики Академии наук Казахстана, а хотели поставить директором совхоза… Дмитрий Трофимович с трудом в сентябре 1960 года вернулся в столицу. Ему позволили работать ученым археографом в Главном архивном управлении при Совете министров СССР, но исключили из партии и даже вывели из состава Академии наук СССР (он был избран членом-корреспондентом по отделению экономики).
При всех его горестях утешением было то, что друзья остались друзьями. Среди музыкантов он пользовался непререкаемым авторитетом и после потери высокой должности. Однажды глава Союза композиторов Тихон Николаевич Хренников прислал ему билет на премьеру в Большой театр. Рядом как назло усадили министра культуры. Екатерина Алексеевна возмутилась:
— Кто посмел продать билет Шепилову? Да еще на место рядом со мной?!
Ключевую роль в спасении Хрущева в те дни сыграли председатель КГБ Иван Серов и министр обороны Георгий Жуков. Жуков самолетами военно-транспортной авиации со всей страны доставлял в Москву членов ЦК, а Серов их правильно ориентировал. Члены ЦК собрались в Свердловском зале, заявили, что они поддерживают первого секретаря и пришли требовать от членов президиума отчета: что происходит?
Каганович заявил, что это настоящий фракционный акт, ловкий, но троцкистский.
Максим Сабуров возмутился:
— Я вас, товарищ Хрущев, считал честнейшим человеком. Теперь вижу, что я ошибался, — вы бесчестный человек, позволивший себе по-фракционному, за спиной президиума ЦК организовать собрание в Свердловском зале.
Президиум ЦК увидел, что партийный аппарат вышел из подчинения. Молотову и Маленкову пришлось согласиться на проведение пленума, на котором люди Хрущева составляли очевидное большинство. Остальные, увидев, чья берет, тотчас присоединились к победителю. Роли переменились: Молотов и другие оказались заговорщиками.
Хрущев ловко выделил из семи членов президиума, выступивших против первого секретаря, троих — Молотова, Маленкова и Кагановича — и представил их антипартийной группой. Остальным дал возможность признать свои ошибки и отойти в сторону. Ворошилова и Булганина Хрущев вообще помиловал. От Булганина он, правда, потом все равно избавился, а Ворошилову позволил некоторое время оставаться на декоративном посту председателя президиума Верховного Совета СССР.
Антипартийной в советской истории становилась та группа, которая терпела поражение во внутрипартийной борьбе. Победил Хрущев, поэтому его противники оказались антипартийной группой. Через семь лет, в 1964-м, Хрущев потерпел поражение, и люди, которые говорили о нем почти то же самое, что Маленков и другие, оказались победителями и взяли власть…
На июньском пленуме Хрущев сделал реверанс в сторону партийных секретарей, обещая им большую власть и большие полномочия:
— Когда пришла группа товарищей — членов ЦК и попросила принять их, некоторые члены президиума заявили: «Что за обстановка в партии, кто создал такую обстановку? Так нас могут и танками окружить». В ответ на это я сказал, что надо принять членов ЦК. Молотов громко заявил, что мы не будем принимать. Тогда мной было сказано следующее: «Товарищи, мы члены президиума ЦК, мы слуги пленума, а пленум хозяин».
Зал зааплодировал. Хрущев завоевал аудиторию.
Пленум ЦК превратился в суд над антипартийной группой Молотова, Маленкова и Кагановича. Молотова на первое место поставил сам Хрущев — он считал Вячеслава Михайловича идейным вождем этой группы. Молотов и на пленуме, видя перед собой враждебный зал, не потерял присутствия духа и продолжал сопротивляться:
— Хрущев походя говорит о членах президиума ЦК: этот выживший из ума старик, этот бездельник, тот карьерист. Не может один член президиума распоряжаться нами, как пешками.
Молотов как недавний министр иностранных дел особенно возмущался, что, когда Хрущев с Булганиным были в Финляндии и их позвали в сауну, Никита Сергеевич принял приглашение:
— Булганин отказался и правильно поступил, а Хрущев в три часа ночи отправился к президенту Финляндии в баню и был там до шести часов утра. А я считаю, что надо вести себя более достойно.
Хрущев с удовольствием объяснил залу эту банную историю:
— Булганин, Маленков и другие товарищи говорят, что они любят париться в бане. Я, как вы знаете, юность провел в степях, на юге, там бань нет. Я в бани никогда не хожу, за исключением, Родион Яковлевич (он обратился к сидевшему в зале маршалу Малиновскому. —
— Да как же тебе не стыдно? Ты вот ни с кем не пойдешь. Если бы тебе дать волю, ты довел бы страну до ручки, со всеми рассорился, довел бы до конфликта. Посмотри на свою телеграмму из Сан-Франциско, что ты в ней писал? Ты писал, что война может вот-вот начаться.
Молотов стоял на своем:
— Я не согласен. Можно было бы достойнее вести себя в Финляндии.
Тут уж не выдержал генеральный прокурор СССР Роман Андреевич Руденко:
— А вы считали достойным ехать к Гитлеру?
Молотову на пленуме припомнили всё. И что Сталин называл его «медным лбом», и что он участвовал в уничтожении людей. Члены ЦК сладострастно поносили своих недавних вождей, перед которыми десятилетиями ходили на полусогнутых. Большинство предъявляло Молотову ритуальные обвинения в антипартийной деятельности, но иногда, как в случае с прокурором Руденко, прорывались и искренние нотки.
Маршал Жуков, пожалуй, впервые рассказал о том, как Сталин, и Молотов утверждали расстрельные списки. Например, 12 ноября 1938 года — в один день — санкционировали расстрел 3167 человек.
— Мы верили этим людям, — говорил Жуков, — носили их портреты, а с их рук капает кровь… Они, засучив рукава, с топором в руках рубили головы… Как скот, по списку гнали на бойню: быков столько-то, коров столько-то, овец столько-то… Если бы только народ знал правду, то встречал бы их не аплодисментами, а камнями.
На Молотова эти страшные слова не произвели должного впечатления. Он ни на минуту не потерял
