распустили.
При Хрущеве 27 июля 1959 года образовали Государственный комитет Совета министров СССР по профессионально-техническому образованию. Через четыре года, 21 января 1963 года, его упразднили, вернее переподчинили Госплану. При Брежневе 16 октября 1965 года комитет восстановили как самостоятельное ведомство.
В Госкомитете по профтехобразованию работал еще один выходец из комсомола – Вадим Аркадьевич Саюшев. Он был значительно моложе Шелепина. Когда Александр Николаевич руководил комсомолом, Саюшев был еще секретарем Ленинградского обкома ВЛКСМ. С октября 1961-го по декабрь 1964 года, когда Шелепин уже ушел, Саюшев был вторым секретарем ЦК ВЛКСМ.
Потом Вадима Саюшева назначили заместителем председателя Госкомитета по профтехобразованию. Через три года сделали первым замом. Саюшев рассказывал мне, что, когда Шелепина перевели в комитет, Суслов вызвал председателя – Александра Александровича Булгакова и откровенно объяснил:
– Вокруг Шелепина должен быть вакуум, поручить ему надо что-то малозначимое и позаботиться о том, чтобы у него не было никаких внешних связей.
Харьковчанин Александр Александрович Булгаков начинал трудовую жизнь стеклографистом в местном комитете Южного машиностроительного треста. Отслужив в армии, он поступил на вечернее отделение Харьковского электротехнического института. Когда началась война, его перевели на автобронетанковую ремонтную базу, в 1942 году он стал парторгом бронетанкового ремонтного завода. После войны Булгакова сделали вторым секретарем Харьковского горкома, потом председателем Харьковского горисполкома, в январе 1954-го утвердили вторым секретарем Харьковского обкома. В 1959 году его перевели в Москву секретарем ВЦСПС. Летом 1964-го он возглавил Госкомитет по профессионально-техническому образованию.
Александр Булгаков, вернувшись от Суслова, собрал заместителей, пересказал им весь разговор. Он был горд поручением Михаила Андреевича – ему доверили перевоспитание оторвавшегося от народа бывшего члена политбюро…
Шелепину поручили заниматься учебниками. Более всего его поражала и возмущала необязательность чиновников, с которыми он теперь имел дело. Он, находясь на высоких должностях, привык, что его поручения немедленно исполняются. А тут вступила в дело бюрократическая волокита да и чиновная опасливость: зачем сломя голову исполнять поручение Шелепина, если даже соприкасаться с ним опасно?
В 1976 году Александр Шелепин приехал в родной Воронеж на сорокалетие школы.
«Наша группа собралась около памятника Никитину, – вспоминала его одноклассница Людмила Насонова, ставшая врачом, – он подошел к нам – буквально на пять минут. Видно, у него уже было плохое настроение, рассказывать о себе ничего не хотел. Нина сказала: „Не будем настаивать…“ Это была наша последняя встреча.»
В июле 1983 года Александра Булгакова отправили на пенсию. Вскоре ушел из комитета и Вадим Саюшев – он стал генеральным директором ВДНХ СССР. Шелепин рассчитывал, что его сделают председателем комитета и это станет шагом к возвращению к большим делам. Брежнев к тому времени уже умер, так что старое больше не имело значения. Но опала с Шелепина вовсе не была снята.
Новым председателем комитета сделали первого заместителя Капитонова в отделе организационно- партийной работы ЦК Николая Александровича Петровичева. Он был ровесником Шелепина. Перед войной его призвали в армию, он сразу оказался на политработе, всю войну провел далеко от фронта – инструктором, затем начальником Дома Красной армии в Московском и Южно-Уральском военном округах.
В 1946 году он демобилизовался, стал заместителем директора ремесленного училища по культурно- воспитательной работе в Тушине. На следующий год его взяли инструктором в Тушинский горком партии. Из горкома – в обком, из обкома в ЦК, и Капитонов сделал его своим первым замом. Но в какой-то момент Петровичев разонравился Андропову, ставшему генеральным секретарем, и получил назначение в заштатный комитет по профтехобразованию.
Для Шелепина это было крайне неудачно. Работая в отделе организационно-партийной работы, Николай Петровичев очищал кадры от шелепинских людей. В частности, убрал с партийной работы Валерия Харазова.
– Шелепин мне в карьере не помогал, и я к нему не обращался, – рассказывал мне Харазов. – Когда меня отправляли в Казахстан, он ни слова не сказал: зачем вы его посылаете? И в Литву меня Капитонов послал, он меня знал по Москве… Когда всех комсомольцев разогнали, я последний остался при должности. Потом только выяснил, что республиканский КГБ фиксировал, кто из Москвы ко мне приезжает, с кем я встречаюсь.
К шестидесятилетию Харазова наградили всего лишь орденом «Знак Почета», по рангу ему полагалась более высокая награда. Приятели звонили и выражали сочувствие:
– Ты что натворил? За что тебя наказали?
Харазова вызвали в Москву. Перед отъездом первый секретарь ЦК компартии Литвы Пятрас Пятрович Гришкявичюс сказал ему:
– Валерий Иннокентьевич, имейте в виду: я о вас никогда и никому ничего плохого не говорил.
В Москве Петровичев заявил Харазову:
– Тебе надо уходить, потому что тобой Гришкявичюс недоволен.
Харазов ответил:
– Неправда. Гришкявичюс сам мне сказал…
Тогда Петровичев высказался откровенно:
– Рви с Шелепиным! Или придется уходить с партийной работы.
– Нет, – твердо ответил Харазов. – Я связан с ним с детства, а вы хотите, чтобы я отказался от такой дружбы?
– Тогда будет хуже, – пригрозил Петровичев.
– Пусть будет хуже, но дружбу с Шелепиным я не порву…
Партийная карьера Харазова закончилась, ему предложили должность первого заместителя председателя Республиканского комитета народного контроля, сказали:
– Материально не пострадаете.
Валерий Иннокентьевич еще оставался кандидатом в члены ЦК, ходил на пленумы. В Свердловском зале Кремля очень тесно, все друг друга видят. По залу уверенной походкой прошел зять Брежнева, первый заместитель министра внутренних дел Юрий Михайлович Чурбанов.
– Все вокруг угодливо привстают, он снисходительно здоровается, – вспоминал Харазов. – Мимо меня прошел, вдруг повернулся: что это он здесь делает? То есть он хорошо знал, что я отстранен и почему отстранен…
Когда тот же Петровичев, снимавший людей с работы за дружбу с Шелепиным, оказался у него начальником, Александр Николаевич не выдержал и подал заявление о пенсии.
Не жалел ли потом Шелепин, что поссорился с Брежневым, не говорил ли: «Эх, не надо было мне так?..»
– Если бы у него в характере такое было, он бы, наверное, изменил свое поведение раньше, – считал Николай Егорычев. – Думаю, он был просто честным человеком, иначе себя вести не мог…
Поразительно то, что у Шелепина осталось так много верных ему друзей. Что же такое было в Шелепине, что все его друзья буквально влюблены в него были?
– Мы все чувствовали, что имеем дело с умным, толковым, порядочным, добрым человеком, который искренне служит своей стране, – говорил Николай Егорычев. – Он был до щепетильности честным человеком. Ни дачи, ни машины, ничего у него не было…
Может быть, все дело в том, что, находясь на высоком посту, Александр Николаевич многое мог сделать для друзей? Хорошо, наверное, иметь друга – члена политбюро?
– Мы дружили с пятого класса и до гробовой доски. Но никогда на нашу дружбу не влияло его высокое положение, – рассказывал Валерий Харазов. – Я занимал куда более скромные посты, но он никогда не способствовал моему продвижению. Я никогда не звонил ему на работу, только домой в воскресенье, в будние дни вечерами. И никогда у меня не возникало желания попросить его помочь. С самого начала у нас
