— Про морг ты своевременно заметил.
— Тебе, конечно, спасибо, но только я тебя в квартиру не звал. Даже наоборот.
— Да я уеду сейчас. На попутке.
— Бот тут ты, как говорится, не прав. Отойдешь немного и окажешься в попутном автомобиле. В „фордике“. У меня, кстати, бананы остались. Хочешь подзакусить?
— Не хочу я ничего. Давай в лифте запремся и отсидимся до утра.
— Лифт уже отключили. Если на чердак прорваться, потом из другого подъезда выскочить… Там замки амбарные. И сторожа, заломают тут же.
Я поднимаю телефонную трубку. Связь появилась. Значит, нужно ждать звонка. И ждать приходится недолго.
— Ну что, беглец? Ментов навел на нас? Дурашка… — Голос не командира. Другой, новый голос. — Мы тут уже всю твою биографию знаем. Вплоть до выписки из трудовой книжки. И дружка твоего тоже. Так что не надейтесь и не прячьтесь. Мы идем сейчас, а ты вещь приготовь и бабки. А потом подумаем. Наверное, тебе яйца только отрежем, а жить оставим. В назидание кое-кому. А дружку твоему богомазу ничего не светит. Если только он сам сейчас не выйдет к нам и не сдастся. А ты дома сиди, жди…
Гудки отчетливые, и все. Нет их. Опять разомкнуты клеммы.
— Обуйся, Птица, куртку надень, будь готов к труду и обороне.
— Началось?
— Продолжилось.
Я одеваюсь быстро, кладу во внутренний карман куртки документы, перетягиваю резинкой баксы, опускаю их под рубашку, теперь они на животе у меня, как там и были, а дискетку в потайной кладу карманчик справа и внизу. И новый звонок.
— Готовы, клоуны? Чтоб у вас сомнений не было, послушайте тут одного парня, мы его для комплекта берем, для полноты ощущений.
— Отдай им то, что они хотят… Не получилось, — говорит Струев. — Они меня на мушке держат. Отдай. Они отпустить обещали. — Ну, хватит, — прерывает участкового прежний голос, — ты слышал? Надеяться больше не на кого… Мы идем. Без глупостей, щенки…
— Я сам сейчас выйду. Стойте — где стояли…
И снова нет сигнала в трубке. Как коммутатор какой-то.
— Просят без глупостей. Глупости действительно не нужны. А нужно очень быстро соображать.
Я иду в туалет. Там на полочке, среди банок и пузырьков, наше единственное оружие — бензин. Я никогда не воевал с танками.
Бутылок из-под пива у нас хватает. Бензина у меня три литра. Отличный девяносто третий. Я разливаю его через воронку в шесть бутылок, затыкаю их бумажными затычками. Потом мою руки горячей водой с мылом.
— В огне брода нет, Птица. Я выйду и встану у подъезда. Кто бы ни подошел или ни подъехал, ты забросаешь их этими бутылками. Поджигай и бросай. Больше ничего я придумать не успел.
— Я бросать не буду.
— И смотри, там за спиной, около чердака, — тылы. — Я вручаю Птице рюкзачок с четырьмя бутылками. Две закладываю в глубокие карманы куртки. И, не слушая больше Птицу, выхожу. Я спускаюсь медленно, один. Этаже на четвертом слышу, как дверь все же захлопывается. Я останавливаюсь, дожидаюсь Птицу, мы идем вместе, ниже и ниже, а за спиной никого. Контролируют квартиру. Все правильно. Не надо отвлекаться.
У подъезда скамеечка. Я сажусь на нее и осматриваюсь. Никого пока нет. Я вынимаю из кармана „куклу“ — вновь заклеенный конверт Алябьева. Там плотная стопка бумаги и картонка потоньше. Я приготовил это между делом, еще не зная толком, как использовать и зачем, а понимая лишь, что это дополнительные секунды, которые при случае могут сложиться с другими секундами, а там, глядишь, и минута набежит. Конверт ложится на скамью, рядом. Теперь можно немного посидеть и пощелкать зажигалкой. Она работает отлично. Пламя то появляется, гаснет, колесико вращается легко, крышка поднимается, открывая фитиль, и снова прячет его.
Я смотрю на часы. В час сорок пять появляется „жигулек“.
Он медленно накатывает в мою сторону, останавливается, не доезжая до подъезда метров пять. Невдалеке еще один. Тот, что сзади, набит лихим народцем под завязку. А в передней машине два свободных места. Просто и значительно. Между машинами метров пятьдесят. Наконец дверца открывается, и тот, что на первом сиденье, идет ко мне. Я узнаю его. Это „командир“ из дневного „сериала“. Не спится ему. Дела не дают. Мысли всякие.
Конверт этот так желанен, так долгожданен для приближающегося ловца удачи, что он, уверенный в успехе, в окончательной победе над блокадной квартирой, теряет осторожность, тем более что за ним вся мощь бригады в двух автомобилях. Он берет конверт, садится рядом со мной на скамью и в нетерпении разрывает бумагу. И тогда я вынимаю из правого кармана куртки бутылку с бензином и разбиваю ее о командирскую голову. Удар приходится по темени, часть бензина выплескивается на мое левое плечо, и, когда командир, хватая одной рукой голову, а другой воздух, оседает рядом, я выпускаю на волю пламя из зажигалки. Я тороплюсь, и потому моя вторая бутылка не попадает в лобовое стекло автомобиля. Она вообще никуда не попадает, а, выскользнув, разбивается и вспыхивает в метре от переднего колеса. Тогда распахивается дверь подъезда, и Птица, как автомат, быстро и точно бросает все четыре бутылки в цель. Уже бегут к нам из второго авто обезумевшие бандиты, а мы выбираем самый близкий и короткий путь. В лес… Мы слышим, как взрываются „Жигули“.
Снега по колено, потом по пояс, мы проваливаемся, петляем, скрываемся за деревьями, а оглядываясь, видим, как светятся все окна огромного дома. Мы останавливаемся, когда уже невозможно бежать, и падаем в снег. Нет никакой погони. И не было.
Свою зажигалку я выронил там, у подъезда. Птицина, к счастью, цела. Чтобы не подохнуть к утру, необходимо разжечь костерок в какой-нибудь яме и прикрыть его сырыми ветками, чтобы не было дыма. Мы не можем знать, что происходит вокруг. Какие силы и когда задействует противная сторона, и что предпримет законная власть. А главное, как сочетаются и проникают друг в друга эта самая сторона и власть. К недавним трем трупам добавилось ночное побоище, и его главные герои мы. И самое удивительное, что мы живы.
— Не спи, не спи, художник… — я расталкиваю Птицу. Мы наломали сосновых веток, уснули на них подле тлеющего костерка, согрелись даже, а уже скоро накатит, новое утро, и все чудится запах бензиновой гари отовсюду. Это не жестяная коробка с заезжим отребьем рванула вчера после полуночи, подожженная нами, а старая жизнь, унылая и надсадная, взорвалась подле отдельно взятого дома. И новая, отсчет которой пошел с начала того короткого боя с тенями, с оборотнями, с упырьками, (а как иначе назвать их), может быть короткой, но она будет честной. В ней не будет дома с котом и телевизором, не будет никаких выборов и прочей лабуды. Вот она начинается — настоящая жизнь — лес, утро, костер и необходимость двигаться.
От поселка мы убежали километра на четыре и неминуемо утром по нашим следам двинется милиция, наверняка ОМОН, поскольку грань дозволенного уже перейдена. В километре к востоку — старая дорога. По ней можно выйти к озерам. К западу дорога асфальтированная, к райцентру, но она нам заказана.
Искать нас будут на автобусных остановках, в попутках, „МАЗах“ и „Икарусах“. Прихватят железную дорогу. Значит, нужно идти в глубь территории, в сторону Большого озера, а до него по ближайшей речушке десять верст. Лед еще держится около берегов, а там, внизу, и вовсе крепок и толст. Но чтобы попасть к речке, нужно пересечь ту самую дорогу до райцентра.
Птица утром невесел.
— Возвращаемся? А то сейчас менты придут, — верно оценивает он ситуацию, — с первыми лучами солнца.
— Ну и что? Я себе смутно представляю, что теперь будет. Даже если меня отпустят с миром, сидеть потом и ждать, когда опять придет бригада?
— А я?
— А ты иди, подумай о семье. Кто там у тебя сейчас дома? Уведи их куда-нибудь.
— Уводи, увози… Ты-то куда? По лесам будешь до Питера добираться?
