Крузу пришлось ударить подростка в переносье. Затем вытащить из «хаммера» и перенести к ближайшей тени. Еще минут пять Круз, размышляя невнятно, искал в «хаммере» воду, но не нашел.
Зато опоздал к налету на госпиталь и хорошо расслышал стрельбу. Потому не стал ехать в госпиталь, а повернул. Еще через квартал «хаммер» оставил и пошел пешком, держа «узи» на изготовку. А когда дошел, собрал рюкзак.
Надо было возвращаться. Круз верил, что сумеет. И сумел, хотя это заняло тридцать лет.
7
Тот, кого собрались посылать за смертью, оказался лысым конопатым мужичонкой ростом едва за метр пятьдесят. Голый по пояс, тощий, замызганный, он сгребал шурфелем навоз в ведро, а затем, кряхтя, тащил в яму. Навоз был от «мяса». Оно содержалось на этом же дворе, в кирпичной двухэтажке с отремонтированными окнами. Вместо обычных стекол там были толстые, мутно-зеленые, с проволочной сеткой внутри. «Мясо» содержалось сплошь мужского пола — хотя определить пол некоторых особей, сплошь покрытых язвами и шрамами, странно зажирелых и огрузневших, было трудно.
Особи тихо вздыхали, гадя под себя. Мужичонка собирал навоз и окатывал обгадившихся водой. Скреб их, поворачивал. Странно, но те большей частью покорно двигались. Когда не двигались, мужичок, матерясь, бил их босой пяткой по мошонкам и под дых. Еще «мясо» нужно было кормить и выгуливать, но конопатого к такому важному делу не пускали. Его и к людям не подпускали.
Когда тот подошел на три шага к Янке, Янка оскалился и процедил: «Ты, не ходь, а то Штып раньше времени с мясом спутает!» Конопатый встал, ссутулившись беспомощно.
— Захар, решено про тебя, — сообщил дидько, ухмыляясь. — Ты с ними пойдешь.
— С этими, что ль? — спросил мужичонка неожиданно густым басом.
— Можешь остаться. — Дидько усмехнулся.
— Не, я, пожалуй, пойду, — сказал Захар.
— Вот и ладно. Мяса у нас хватает. А так хоть людям пригодишься.
— Мне пугач свой взять можно?
— Свой? У тебя ничего своего больше нету. Шкура только. Да и та теперь — их. — Дидько для убедительности показал пальцем. — Захотят — спустят.
— А волки мои?
— Твои? Да кто захочет с таким пойти?
— Закон, — прогудел Захар, почему-то улыбаясь.
— Закон, — повторил дидько зло. — Будет тебе закон. Как стемнеет, можешь говорить. Но если кто из волков, хоть бы Штып тот же, захочет тебе кишки выпустить, я пальцем не пошевельну.
— Вот и ладно, — ответил конопатый Захар и, повернувшись к Крузу, сообщил: — А ты здоровый, батя. Больно небось падать с такой высоты?
Левый шевельнулся.
— Ишь ты, резвый, — сказал мужичонка весело, глядя на нож у своего горла. — Сопляк, а скачет.
— Захар, если ты опять за свое, с ними недолго пройдешь, — сказал дидько.
— Дурак ты, Василь. Был дурак и есть. Одно что знахаря слушать умеешь да подлизывать вовремя, потому тебя и терпит.
— Все, Захар, — сказал дидько, сощурившись. — Слово сказано. Ты больше не наш. Я не знаю тебя и не слышал твоего имени.
Сплюнул под ноги, отвернулся и пошел со двора. Захар проводил его задумчивым взглядом.
Сказал, вздохнув:
— Ну, прощай, Василь.
И, глянув на новых хозяев, спросил:
— Жрать-то вы мне дадите?
Закон произошел на закате у реки, в роще, бывшей когда-то городским сквером. Все заполонила сирень, из заросли глядел ржавый турник. На прежнем футбольном поле кусты сменились высоким, по пояс, конским щавелем. Волки шли сквозь него, не колыхнув ни листка.
Сели кругом. Круз насчитал сорок семь, потом сбился. Серые, рыжеватые, седые. Захар стал в центре, примял стебель ногой. Рядом с волками встали люди. Круз не замечал их раньше. Грубые, тесаные, широкоглазые лица. Серые рубахи, штаны. И у всех в руках — глиняные свистульки.
— Среди нас — чужой, — сказал голос из темноты.
— Среди нас — чужой, — откликнулась дюжина голосов.
— Кто возьмется защищать чужого?
— Кто возьмется накормить его?
— Он станет пищей? Или дающим пищу?
— Волки людей, люди волков, что вам чужой?
Захар напрягся. Круз видел, как подрагивает его кадык.
— Что вам чужой?
Из круга вышел волк с седой полосой вдоль спины. Стал в трех шагах от Захара. Зарычал.
Из круга вышел волк. Поменьше, с тонкой мордой. Стал между седополосым и Захаром. За ним вышел еще один, и еще. Трое молодых.
Захар рассмеялся. И крикнул в темноту:
— Что, закон?
— Закон, — прошелестело в ответ.
— Ну и лады, — буркнул Захар и, выискав Круза взглядом, добавил: — Батько, отпусти пистоль — все путем получилось.
Волки беззвучно исчезли среди травы, а за ними, не оглядываясь, ушли люди. Захар подошел к Крузу.
— Батько, вишь, не выдрали мне кишки. Вступились за меня мои ребята. Теперь со мной пойдут. А я в вашей стае. Ты, как батька стаи, дал бы мне что-нибудь в кишки-то закинуть. Ослабну, не дойду.
— Дам, — пообещал Круз.
Захар выжрал три банки тушенки, пачку рафинада, шесть вареных картофелин и шоколад, дерзко утащенный из Крузовой сумки. После свернулся калачиком прямо на полу и захрапел.
Его волки съели полкозы, выделенной милостью знахаря на пропитание гостям. А потом пришли и улеглись рядом с Захаром, укрыв мохнатыми спинами от сквозняков.
Знахарь не вышел проститься. Провожать Круза пошли только Влад с Янкой да их волки — с десяток ухоженных, глянцевых, с верзилой Чиншем во главе. Хотя и Чинш едва доставал псу Хуку до плеча. Волки Захара держались поодаль, норовили за Хуком. Тот не замечал.
Ухоженный город кончился как раз за улицей, ведущей к реке и бульвару закона. За ним пошли обычные руины, виденные Крузом сотни раз: просевшие крыши, дыры окон. Трава на площади, перед заплесневелым монументом. Церковь, перед ней — огромный, кряжистый, вечный танк. Что ему тридцать лет? Даже воронье не загадило.
Улица стала тропой в кустах. Волки рассыпались, исчезли в заросли. Крузовы ноздри щекотнул запах. Тот самый, из деревни, где встретили людей и волков. В городе он был повсюду и привычно не слышался, но теперь — усилился десятикратно.
— Дрожишь, батько? Отраву почуял, — сообщил Захар, скалясь белозубо. — Тут, в парке, и варят. Из «мяса» бульон делают.
Щенки зареготали.
— Заткнись! — рявкнул Влад.
