на всю дивную оснастку. — Шлем качнулся. Кивок в скафандре всегда кажется неуклюжим. — Удачи, лейтенант.
— Спасибо, — Тристин вновь ступил на красно-бурую почву Восточной Алой Тройки.
Глава 7
«…есть Бог, и Бога надлежит почитать. Почитание означает вознесение Бога превыше каждого из нас, и литургия часто подчеркивает, что каждый из нас менее чем ничто по сравнению с Божеством. Если это совершается, то, когда мы призываем Бога,
каждый из нас столь незначителен, что можно пожертвовать любым из нас ради нужд Божиих…
А кто вещает от имени Бога? Если весь народ, то, выходит, никто, и тогда Бога нет. Если народ принимает духовенство, то священники приобретают такую силу и власть, которые признают за ними почитающие Бога. Но тогда избранные могут сделать так, что ценность каждого из нас пуще прежнего умалится, и любой может быть изгнан или умереть или быть убит. И все же такая власть не исходит от Божества.
В современной истории и науке ни разу еще не было точно установлено случая, когда Бог явился бы или выказывал бы мощь, приписываемую в ходе истории Божествам. Всегда присутствует Пророк, вещающий от имени Бога. Почему Бог не может говорить сам? Если Бог всемогущ, значит, Он может говорить. Если не может, значит, Он не всемогущ. Часто пророки утверждают, что Бог станет говорить только с избранными, с достойными.
Следует ли людям принимать Бога, который либо слишком бессилен, чтобы говорить, либо слишком лукав, либо слишком скептичен, чтобы являться? Или Бога, который примет только тех, кто проглотит все, что ни выложит Пророк, который лишь утверждает, что Божество существует, без доказательств? И все же люди это делали и наделяли невероятной властью тех, кто говорил от имени Бога.
Еще больше иронии в том, что по мере развития технологии мужчины и женщины достигли могущества, некогда приписываемого Божествам. И все же деистические религии всегда приписывают еще большее могущество своим Богам и явно ищут столь же полного контроля над своими последователями, над денежными средствами этих последователей, а порой даже над их половой и частной жизнью… и многие люди принимают такой контроль даже с энтузиазмом…»
Глава 8
На станции все еще пахло не только аммиаком и сорняками, но маслом, горячим пластиком и сожженной изоляцией. Тристин кашлянул и вытер нос. Глаза его жгло, а бедро по-прежнему ныло в месте ушиба, вызванного падением с аварийной лесенки.
Он проглотил остатки Подкрепунчика и прочистил горло. Затем во второй раз вызвал Послание, которое ждало его, когда станцию опять подключили.
— Рада слышать, что вы это сделали. И рада, что это вы, а не я, Ультина.
Коротко и грубо. Но приятно знать, что кто-то обратил внимание на его дела, пусть он никогда и не встречался с лейтенантом Ультиной Фрейер. Но послания мало. Ему требовалось с кем-то поговорить, предпочтительно, с женщиной, с кем-то, способным посочувствовать. Медленно дыша, он вошел в публичную аудио-сеть и попытался вызвать Эзилдью. Час назад ее не оказалось на службе.
— Ферналдои.
— Эзилдья, это Тристин. Я буду в Клисине днем в семерицу…
— И странствующий офицер Службы ищет теплого и приятного общества? И столь скромно уведомляет?
— Это офицер, который отбил шесть отрядов ревяк, нахлынувших на его станцию несколько дней назад. Я был малость занят выживанием. — Он попытался, чтобы это прозвучало непринужденно.
— И это на твоей станции сварщики налепили столько заплат, что от старого корпуса ничего не осталось?
— Не так худо. Просто броня, и еще броня, и заменили около тридцати процентов главной системной консоли.
— О… ты шел под номером четыре. У нас немного осталось…
— Прости, что я звоню.
— Тристин, нам выдалась такая долгая восьмерица.
— Знаю, что долгая. А я… мне выпало чудесное время. Я с истинным удовольствием одолел пятьдесят кайев в броне на скутере с неисправной связью, и почти такое же удовольствие получил, когда убили моего техника и взрывом проломили вход на станцию.
Последовало долгое молчание.
— Прости, Тристин. Неужели так худо?
— Если ты свободна в семерицу, я сообщу тебе подробности. — Он вновь пробежался по экранам, дабы удостовериться, что ничего не упустил. Прямого запрета на пользование публичной сетью не существовало, но и слишком долго в ней торчать тоже не стоило.
— Я смогу уйти раньше. Скажем, в семнадцать десять.
— У тебя?
— Лучше всего.
— Спасибо, тогда увидимся. Мне пора.
— Ты подключен?
— Конечно.
— Тристин, — она вздохнула. — Увидимся в семерицу.
Вздох Эзилдьи подтвердил неудовольствие по поводу ждущих ее обязанностей, он устал от предполагаемых этими обязанностями негласных ограничений. А еще сильней устал от всех негласных предписаний, переполнявших его жизнь: не спрашивать об этом, не говорить о том, особенно если ты служишь офицером на рубеже Периметра.
Позволив и себе один вздох, Тристин занялся текучкой: экраны, ремонт, энергия и поддержание станции. Ничто не изменилось, и даже экраны метеопрогнозов не предсказывали изменений, хотя облака над восточными пустошами собирались потяжелей обычного. По рубежам Периметра было чисто, машины в нескольких кайях к югу продолжали переворачивать и перерабатывать почву для посева ползучей флоры. Веера турбин давали сорок процентов энергии, уровень органонутриента упал до двенадцати процентов. Тристин выдал еще одно требование на горючее, но в ответ получил лишь запрограммированное подтверждение.
— Лейтенант Десолл, сэр? — Голос принадлежал Хисину, заменившему Рилу.
— Да? — отозвался Тристин, и вдруг подумал: а не означает ли скорое появление Хисина на месте бедного покойного Рилы, что личный состав Службы такой же легко восполняемый ресурс, как миссионеры ревяк? И прогнал прочь эту мысль.
— Мне нужно выбраться наружу. Там заклинило эти треклятые вертуны плугов. То есть, надо выводить скутер.
Тристин задал ноль на нижнем левом экране: вид со спутника. А, вот оно!
— Как я понял, около восьми кайев на юг и примерно на кай вглубь от рубежа. Ты туда собираешься?
— Да, сэр. Я вернусь не ранее, чем через добрый стэн. И это, если не будет сюрпризов.
— Предупредите, если придется задержаться. И берите первый скутер. На втором неисправна
