освящен смертью».
Эта любовь без Божьего благословения терзала его сердце. Сильвано был уже зрелым человеком, бурные страсти юности улеглись, и он старался построить жизнь разумно. Его утешала мысль, что в классической древности такая бесплодная любовь стала одним из оплотов греческого общества; в мирные времена и в войну связывала людей до самой смерти.
Он всматривался в спящего юношу и чувствовал желание укрыться в объятиях Рауля, насладившись нежностью и покоем. И пусть рухнет мир, осыплется позолоченная мишура его тюрьмы, пусть пропадет все, а останется лишь это великолепное юношеское тело. Сейчас Сильвано не нужен был никто, он хотел ласкать только Рауля.
Вот в чем причина его профессиональных неудач в последнее время. Двадцать лет назад произошло нечто подобное между Санжи и Галеаццо Сортени, но тогда Сильвано не настолько растерял себя, пытаясь припасть к самому источнику желания.
Они встретились и полюбили друг друга, когда Раулю было шестнадцать, а Санджорджо — сорок шесть. Встретились случайно, в Рапалло, на поле для игры в гольф. Мальчик узнал знаменитого модельера, а Сильвано увидел в нем чистейшее воплощение красоты. Они никогда не задумывались о том, что у их любви нет ни прошлого, ни будущего. Оба не искали извинений и оправданий. Искал ли Рауль в Санджи отцовскую нежность, какой не было во властном, неприступном Риккардо Летициа, подавлявшем личность сына? Такое объяснение было бы слишком простым. Отразилось ли в сексуальном поведении Сильвано его трудное детство? Слишком надуманный вопрос… Они полюбили друг друга, и все.
Рауль не проснулся. Санджи осторожно лег рядом с ним, стараясь не разбудить. Он любовался этим созданием, в которое природа вложила все сладострастие мира. Вопреки воле Всевышнего, вопреки нравственным устоям человека, невзирая на страдания и ревность Лилиан, Рауль принадлежал только Сильвано.
Неожиданно он увидел, как юношеский член Рауля поднялся, наливаясь сладострастным напряжением, словно желание Санджи передалось юноше, воспламеняя восторгом его сны.
— Я так долго ждал тебя, — произнес Рауль сонным голосом.
— Я здесь, — успокоил его Сильвано, легко коснувшись губами губ юноши.
— Расскажи мне историю, — попросил Рауль, поворачиваясь к Санджи.
— Про тебя? — улыбнулся Сильвано.
— Про что-нибудь. Ты умеешь рассказывать, — умоляюще прошептал юноша.
Сильвано заговорил, не отрывая взгляда от ясных, широко распахнутых глаз Рауля. Голос его звучал тепло и напевно. Плоть же их в эту минуту соприкасалась, застыв в вибрирующей неподвижности, по телу пульсировали горячие волны. И оба извергли семя, несущее жизнь, которой не суждено было возникнуть. Оба в молчании пережили оргазм, лишь более прерывистым стало дыхание у того и другого. Они лежали опустошенные, расслабившись, внутреннее напряжение угасло, подарив каждому полное удовлетворение. Оба пережили всеобъемлющее чувство радости, слившись в одно целое. Такое случалось не всегда, но, если случалось, они ощущали магию чуда, чуда, снисходившего на них без всяких особых ухищрений: им достаточно было смотреть друг другу в глаза, слушать голос, позволить чувственной волне захлестнуть тело, и тотчас в мозгу их пробуждалась сияющая заря, которая воспламеняла каждую клеточку тела.
Мужчина и юноша осыпали друг друга легкими поцелуями. Сильвано, склонившись к животу Рауля, припал губами к живительной влаге на нежной коже. И снова в юноше зажглось желание, вызвавшее эрекцию.
Счастливая улыбка осветила лицо Сильвано. Сегодня им еще предстоит ночь любви, несмотря ни на что, несмотря на ревность Лилиан, несмотря на запреты Риккардо Летициа. «Совратитель мальчишек!» — бросил ему отец Рауля. Но что знал он об этой любви? Любви возвышенной и безнадежной, породненной со смертью. Что нравственно, а что нет? Кто переступает границу, а кто нет? Сильвано не хотел об этом думать: слишком далеко завели бы его такие мысли, но одно он знал наверняка: волнение, что сейчас пылало у него в мозгу и в крови, неподвластно, недоступно Риккардо Летициа, хоть тот и слывет чуть ли не во всем мире эталоном мужчины.
Глава 12
Добродушный Клементе следил за последними приготовлениями к ужину, намеченному на Сочельник. Как всегда, к столу подавались остендские устрицы, иранская икра, шотландский лосось и традиционное шампанское «Крюг» 1958 года, именно его предпочитала Роза. Освещенные окна дома Летициа заливали розоватым светом безлюдную улицу, сверкавшую рождественскими огнями. Горожане покончили с последними торопливыми покупками, опустили жалюзи, и улица Монтенаполеоне напоминала опустевшую торжественную сцену.
Клементе высунулся из окна, и его старческие глаза заметили перед домом пару бронированных автомобилей. Шесть великолепно тренированных горилл-телохранителей следили за безопасностью клана Летициа, получая за это немалые деньги. Сегодня семья после долгих лет собралась здесь в полном составе, чтобы отметить Сочельник.
Официанты сновали весь вечер, осознавая значимость момента и свою сопричастность к этому. В гостиной на втором этаже стояла огромная, до потолка, елка. Архитектор Мауро Сабелли Контини украсил ее, осыпав ветки легкой золотой пыльцой. На зеленой хвое лежал белый снег, на его фоне выделялись красные шелковые бантики, напоминавшие ярких бабочек. Красными лентами крепились к веткам подарки.
Роза у себя в комнате занималась с парикмахером Уго. Его волшебные руки причесывали самых элегантных синьор Милана. Уго — настоящий тиран — диктовал моду, навязывал свои модели, отвергал советы клиенток, но к замечаниям Розы он прислушивался, питая к ней почтительное восхищение. Заросший черными волосами Уго смахивал на бурого медведя, однако душа и движения его были под стать нежной девушке. Сейчас Уго прыгал вокруг любимой клиентки, и руки его творили чудо. Роза ценила парикмахера за прямоту и талант: он добивался потрясающих результатов, убирая густую гриву ее серебристых волос. В том, что лицо Розы сохраняло старческое горделивое благородство, была заслуга и Уго. А кроме того, даже не принимая во внимание великолепный результат, пока Уго причесывал ее, Роза испытывала удовольствие. Удовольствие, исполненное ожидания и надежды, что, конечно, облегчало ей жизнь и отгоняло тень приближающегося заката.
— Прошу, синьора Летициа, полюбуйтесь. Получилось просто чудо! — густым баритоном, который он тщетно пытался смягчить, прогудел Уго.
— Не преувеличивай, дорогой! Но в целом неплохо! Ты хорошо поработал, — согласилась Роза, взглянув в зеркало. — А это тебе на Рождество.
Она вынула из шкатулки и вложила мастеру в руку золотой стерлинг.
Олимпия протянула Розе жемчужные серьги. Та вдела их в уши, а мизинец украсила кольцом со сдвоенной жемчужиной. Потом Роза отодвинула коляску от зеркала, чтобы лучше разглядеть себя. Она великолепно умела подать себя. Умела выбрать цвет, освещение, косметику, драгоценности так, чтобы они гармонично сочетались с одеждой, жестами, выражением лица и даже тоном голоса. Она надела очки, и отражение в зеркале, сразу ставшее четким, подтвердило: долгий труд над внешностью Розы дал замечательные результаты.
— Вы прекрасны, синьора, — с искренним восхищением произнесла Олимпия.
— Для старухи я выгляжу сносно, — не без гордости ответила Роза, но какая-то тень омрачила на миг ее улыбку.
— Пойдемте? — предложила сиделка.
— Подожди немного, — необычно мягко попросила хозяйка.
Она знала: все уже явились и ждут только ее. Ей хотелось, чтобы они увидели картину достойной, великолепной старости; чтобы распрямились плечи, ответственные за историю клана Летициа; чтобы гордость и властность отражались во взоре.
Возможно, Роза готовилась к последнему своему торжественному появлению на людях. Ей хотелось,
