— Хорошо, — согласился Пациенца, воздев руки вверх, чтобы остановить эту лавину слов. — Хорошо. Я понял.
— Мы живем в государстве, где мошенничать выгоднее, чем работать, — уже спокойнее продолжал Чезаре. — В Италии все основано на посредниках и контролерах, значит, на спекуляции. У нас есть деньги, Пациенца. Наши правители хотят их вытянуть, чтобы продолжать заниматься своей грязной политикой и играть в войну. Мы их даем, но в обмен на определенные льготы.
— На днях я еду в Рим, — сообщил адвокат, возвращаясь к более практическим вопросам.
— Это другой разговор, — оживился Чезаре. — Нам нужно добиться освобождения от налогов участков, предназначенных под сталелитейный завод. Вот на что нам потребуется та «волевая энергия», что проповедует дуче. Наша наука и техника призваны обеспечить страну всем необходимым, а при помощи этой техники должны производить нефть, уголь и сталь. Как бы там ни было, — поблагодарил он его улыбкой, — ты проделал отличную работу в Нью-Йорке. Ты заключил очень нужные сделки. Прежде чем они закроют границы, мы должны отдать необходимые распоряжения нашим агентам в Лондоне, Цюрихе и Париже.
Мужчины поднялись, и Чезаре Больдрани, прощаясь, дружески похлопал его по плечу.
— Когда я должен уехать? — спросил Пациенца.
— Вчера, — ответил Чезаре. — Ты и так уже опоздал.
Адвокат давно привык к репликам своего принципала, чья личность и деловые приемы решительно отличались от того, что он видел в Америке. В знак согласия он кивнул головой.
— Как жена? — рассеянно осведомился Чезаре.
— Отлично, — коротко ответил Пациенца. — А что это за цветочек в петлице?
— Какой цветочек? — удивленно спросил Чезаре, трогая рукой отворот пиджака.
— Именно этот, — подсказал Пациенца.
— Ба, откуда я знаю, — смутился тот. — Смотри лучше, отправляйся как можно скорее.
— Естественно, — ответил с ноткой иронии в голосе адвокат.
— Знаешь что, — остановил вдруг его Больдрани, — приходи-ка на днях ко мне на обед. С женой, конечно. — И они пожали друг другу руки.
Когда адвокат ушел, лицо Чезаре омрачилось, потом прояснилось, потом сделалось задумчивым. Остановившись перед застекленным книжным шкафом, он посмотрел на свое отражение с этим цветком в петлице и неожиданно остался доволен собой. Включив стоявший на инкрустированной тумбочке приемник, он услышал сладкую мелодию трио Лескано: песенку о тюльпанах.
— А песенка веселая, — сказала Мария за его спиной.
— С каких это пор ты входишь без стука? — воскликнул он, выключая радио, точно его застали за чем-то предосудительным.
— Дверь была открыта, — сказала в свое оправдание она, не очень-то обидевшись на это. Весеннее платье из голубенького ситца с простым отложным воротничком делало ее сегодня особенно привлекательной.
— Ну, в чем дело? — спросил он ворчливо, усаживаясь за свой письменный стол для большей уверенности.
— Почта, синьор, — сдержанно ответила Мария. Она положила на стол несколько писем, принесенных на подносе. — И еще я бы хотела знать, будет ли синьор сегодня обедать дома.
Чезаре вскрыл первый конверт.
— Не знаю, — ответил он. — Я тебе скажу позднее. — И бросил взгляд на свой тяжелый черный телефонный аппарат, намекая на бесконечные деловые переговоры.
— Еще одно, — добавила Мария, вынимая из кармана две крупные банкноты и кладя их на стол. — В конверте с моим жалованьем я нашла на двести лир больше. Должно быть, это ошибка.
Чезаре пристально на нее посмотрел, но светло-карие глаза девушки, в которых сверкали блестящие искорки, выдержали этот властный мужской взгляд.
— Это не ошибка, — поправил он ее. — Это прибавка жалованья.
— Но я не знала, — смутилась она. — И не уверена, справедливо ли это.
— Что справедливо? — спросил Чезаре, как-то слишком уж внимательно вскрывая свою корреспонденцию.
— Я не знаю, заслуживаю ли я этого, — набравшись храбрости, сказала Мария. — Это и в самом деле слишком много.
— Купи себе несколько платьев. — Он уже больше не смотрел на нее, считая инцидент исчерпанным. — Платья ведь нравятся женщинам, а? — неуклюже добавил он.
Эта деланная занятость и холодность лишь подтвердили Марии, что хозяин в каком-то замешательстве и, похоже, вызвала его именно она.
— В таком случае благодарю вас, — сказала она, видя, что бесполезно продолжать эту тему, и с достоинством удалилась.
Чезаре посмотрел, как она скрылась за дверью, и вдохнул нежный запах духов. Все время он попадал впросак с этой девчонкой, такой простой и на вид покорной, но умевшей постоять за себя. И все больше она становилась необходимой в доме для него. Ее голос, ее улыбка, ее хозяйственность и заботливость задавали существованию какой-то новый ритм. Поднимаясь по утрам, он всегда находил готовой ванну, нужные вещи всегда оказывались под рукой, носки и галстук всегда сочетались по тону. Первый завтрак стал для него удовольствием, Мария вернула первозданный блеск столовой посуде и серебру. Чтобы придать теплоту и изящество этому ежедневному ритуалу, она ставила на стол хрустальную вазочку со свежими цветами: розами, гвоздиками или маргаритками… Если какой-нибудь цветок ему особенно нравился, как это случилось сегодня, Чезаре вдевал его в петлицу.
Джузеппина оставила в его сердце пустоту и глубокое горе, но что касается дома, у него, пожалуй, не было случая пожалеть о том, что дом вела уже не она. Напротив, замечая в доме приятные перемены, он часто думал: «Вот эта идея Джузеппине никогда бы в голову не пришла».
У Марии был дар ненавязчивой заботливости и благородной сдержанности, который он уже оценил. Немногочисленные гости, которых он принимал в своем доме, не могли оставить без внимания его новую экономку, которая вышла точно из старинного английского замка, настолько элегантной и в то же время скромной она была.
Резкий телефонный звонок прервал его размышления.
— Междугородный из Рима, — прощебетала в трубку телефонистка. — Одну минуту, синьор…
Трамвай направлялся к Порта Тичинезе, и Больдрани вспрыгнул на подножку уже на ходу. У него был выбор между административным советом, биржей и альковом мадам Лемонье, где его в равной степени ожидали, а вместо этого он вспрыгнул в уже отходивший от остановки трамвай, безропотно выслушав ворчанье кондуктора.
Вагон гудел, как разворошенный улей. С озабоченными лицами люди показывали друг другу повестки, все только и говорили о войне.
— Я должен явиться на призывной пункт в течение недели, — мрачным тоном сообщил один.
— Везет тебе, — ответил другой, — а мне уже через три дня.
— Когда родина в опасности, — проскрипел сидевший на местах для инвалидов старик, — все, как один, должны встать на ее защиту.
Два краснощеких юнца, с интересом рассматривавшие свои повестки, казалось, не понимали их смысла.
— Так говоришь, пошлют на войну? — спросил первый.
— Да нет, — успокоил его второй, постарше, с плутоватым лицом, — просто проверка. Италия — ведь нейтральная страна, мы воевать не будем.
— Но пусть только тронут, — снова вмешался воинственный старик. — Мы им покажем! — И он угрожающе потряс своей суковатой палкой.
Сев в трамвай, совершив этот неожиданный для себя поступок, Чезаре ощутил, насколько он, подобно всем богачам, оторвался от своей среды, а вместе с тем и от реальной жизни.
Заметив в витрине цветочного магазина чудесные красные и желтые цветы, он вышел на следующей остановке и, вернувшись назад, вошел в магазин.
— Эти цветы, — указал он на них рукой.
