Мотта посмотрел на него без улыбки, но и без злобы, которую с трудом сдерживал при их последней встрече.
— Заходи.
Из кухни вышла его жена, вытирая о фартук мокрые руки. Джованни преподнес ей гвоздики.
— Как ты вырос, Джованни, совсем взрослый, — она явно была ему рада. — Сколько же тебе исполнилось?
— Двадцать три, — машинально ответил на вопрос Джованни, ища глазами девушку, ради которой сюда пришел.
— Веральды здесь нет, парень, ты опоздал, — не глядя на Джованни, сказал хозяин типографии.
— Она в прошлом году замуж вышла, — добавила жена и украдкой вздохнула.
ГЛАВА 10
На ближайшей колокольне зазвонили к вечерней мессе. Джованни откинул занавеску и выглянул в окно — двор был пуст. Все больше нервничая, он окинул глазами комнату, проверяя, все ли в порядке. На маленьком столике рядом с цветами стояло блюдо с миндальным печеньем и лед для вермута, который уже начал таять.
Утром он дольше обычного занимался своим туалетом, даже первый раз в жизни надушился, потом дважды спускался вниз, чтобы удостовериться, не заперта ли входная дверь. На всякий случай напомнил консьержке, что ждет даму, ведь она могла уже об этом забыть.
На колокольне зазвонили снова — месса закончилась. Сердце Джованни тоскливо сжалось, он понял, что она не придет. Ему вспомнился день, когда он впервые увидел ее в дверях типографии, освещенную полуденным солнцем.
— Джованни!
Голос звучал нежно и мелодично, как звуки арфы, его нельзя было спутать ни с чьим другим. Джованни обернулся и увидел Веральду — не пятнадцатилетнюю девочку, а красивую, со вкусом одетую женщину. Ее густые черные волосы, заплетенные когда-то в косы, были теперь уложены в высокую прическу, горестно сжатые губы побледнели и больше не напоминали красную свежую клубнику. Но такой она еще больше ему нравилась.
Бережно, двумя руками, он взял ее тонкую руку и, пьянея от запаха лавандовых духов, поднес к губам.
— Почему ты вышла замуж?
— Отец так решил.
Джованни уже знал, что муж Веральды очень богат, у него в Варезе текстильная фабрика, а в Милане на Форо-Бонапарте роскошная квартира, занимающая целый этаж.
— Я хотел, чтобы мы были вместе.
— Я тоже, — тихо сказала Веральда и покраснела.
— Я люблю тебя.
Джованни смотрел на нее своим ласковым страстным взглядом, перед которым не могла устоять ни одна женщина.
— Зачем же ты согласилась?
— Отец считал, что для меня это самая подходящая партия, ведь у моего мужа куча денег.
— У меня будет больше.
— Какое это имеет значение? Теперь уже ничего не исправить. — Веральда горько вздохнула. — Ах, Джованни, если бы ты знал, как я жалею, что все так вышло!
Горестный вздох синьоры Мотта, когда она сказала о замужестве дочери, горестный вздох Веральды… У Джованни не осталось никаких сомнений. «Она несчастна», — подумал он.
— Между вами что-то не ладится?
— Прощай, Джованни, — не отвечая на вопрос, заторопилась она, — нам не надо больше встречаться. — И она опустила ресницы, чтобы не видеть этих голубых глаз, глядящих на нее с такой любовью.
Она еще не знала, сколько упорства в этом молодом красавце, не знала, что он снова и снова будет искать с ней встреч, что она потянется к нему всем своим существом и однажды откроет ему правду.
— Я девушка, Джованни, как будто и замуж не выходила, — призналась она ему наконец.
Он подстерег ее в парке, когда она гуляла со своим охотничьим щенком.
— Он импотент? — с отвращением и одновременно с надеждой спросил Джованни.
Веральда молча кивнула.
— Как я счастлив, дорогая! Ты имеешь право подать на развод, и мы сможем пожениться. Надо немедленно посоветоваться с адвокатом.
— Мой муж не даст мне развода, я это знаю. А если действовать напролом, он начнет мстить. Я его боюсь, Джованни, он способен на все.
— Когда после смерти родителей я попал в интернат, то тоже всех боялся. А на фронте, думаешь, мне не было страшно? Каждую минуту меня могли убить. Мне и сейчас страшно, но другого выхода у нас нет. Мы должны действовать.
Пока шел процесс, они встречались редко и украдкой, потому что Веральда подозревала, что муж шпионит за ней. К тому же она была подавлена происходящим: бесцеремонные адвокаты копались в ее интимной жизни, даже требовали медицинского освидетельствования, и ей пришлось показаться гинекологу. Теперь она снова жила у родителей.
Однажды после многодневной разлуки она сказала наконец:
— Я приду в воскресенье, ближе к вечеру.
Джованни в то время снимал скромную квартирку на улице Джезу, собственной у него по-прежнему не было: все свободные деньги он вложил в покупку помещения для своего нового издательства. Здание неподалеку от Порта Венеция было небольшое, но удобное. В подвале Джованни разместил типографию, на первом этаже — склад, а на втором помещались редакция и офис. Пока в издательстве работало пятнадцать человек, но уже ощущалась потребность в новых сотрудниках — производство расширялось быстро.
Анджело Джельми уговаривал Джованни взять кредит на покупку квартиры, но тот отказался. «Я же поклялся, Анджело, никаких кредитов», — твердо сказал он другу, и на этом разговор закончился. Квартира подождет, считал Джованни, главное — поставить на ноги издательство.
Глубоко задумавшись, он не услышал, как вошла Веральда, поэтому вздрогнул, когда мелодичный и нежный, как арфа, голос произнес его имя. Обернувшись, он сжал Веральду в объятиях. Потом дрожащими пальцами поднял с ее лица густую вуаль и увидел светящиеся счастьем глаза любимой. Одну за другой он стал вынимать шпильки из ее прически и целовать рассыпавшиеся по плечам волосы. Она прижалась лицом к его плечу и шепнула, мягко коснувшись мочки уха:
— Теперь можно.
Джованни показалось, что он ослышался.
— Это правда? Повтори еще раз.
— Импотенция моего мужа подтверждена судом, а моя невинность скреплена печатями и удостоверена подписями официальных лиц, — со смехом сказала она. — Можешь быть спокоен.
Долгожданный миг настал. Волна счастья захлестнула их. Это случилось погожим весенним днем, когда солнце уже клонилось к закату.
Прошло еще два томительных года, прежде чем развод обрел окончательную силу и Веральда стала свободной. Все это время они продолжали хранить в тайне свои встречи, даже родители Веральды ни о чем не догадывались. Боясь ее скомпрометировать, Джованни не решался дарить ей подарки и только однажды, не удержавшись, преподнес усыпанную рубинами золотую брошь в виде бабочки. Ювелира он попросил не придавать броши слишком изысканный вид — будет даже лучше, если брошь будет походить на добротную бижутерию.
