– У кого ж это рука поднялась? – опять с горечью, покачав головой, спросил пожилой рабочий.
– Кто-нибудь из вас видел вчера вечером мотор на реке? Никто не проезжал тут? – спросил Коньков.
– Вроде бы тарахтел мотор, – сказал бригадир. – Да мы спали в палатке.
– А Николай с Иваном? – воскликнул пожилой рабочий. – Они же долго у костра возились, картошку чистили, рыбу.
– Николай! – крикнул бригадир, обернувшись к палатке.
Но высунутые из палатки ноги в шерстяных носках и не шелохнулись.
– Во зараза! Уже успел заснуть, – удивился бригадир.
– Сейчас я его подыму, – сказал парень с облупленным носом и, схватив дымарь, строя всем уморительные рожи, стал на цыпочках подкрадываться к палатке.
Перегнувшись через лежащего и просунув дымарь в палатку, парень начал качать ручку дымаря. Через минуту из палатки во все дыры повалил густой дым, как из худой печной трубы. Потом оттуда раздался протягновенный мат, прерываемый чихом и кашлем, и здоровенный верзила, протирая глаза, высунул из палатки взлохмаченную голову. Увидев беловолосого с дымарем, крикнул:
– Ты чего, спятил?!
– Это ж я паразитов выкуривал, – ответил тот и, кривляясь, стал отступать к костру.
– Ах ты, химик! – заревел верзила. – Я те самого раздавлю сейчас, как паразита.
Не успел разбуженный встать на ноги, как беловолосый бросил дымарь и дал стрекача в таежные заросли.
– Ладно тебе ругаться, Николай! – сказал бригадир, едва скрывая улыбку. – Дело есть к тебе. Вон лейтенант поговорить с тобой хочет.
Заметив Конькова, Николай заправил рубаху и подошел к костру.
– Вы вчера вечером не видели моторной лодки на реке? – спросил опять Коньков. – Или ночью, под утро.
– Слыхал мотор… И вроде бы не один. Да уж в палатку залез. – Он силился что-то вспомнить, морщил лоб, шевелил бровями и вдруг воскликнул: – Стой! А Иван-то еще на берегу сидел. Рыбу разделывал.
– Что за Иван? – спросил Коньков.
– Это кашевар наш, Слегин.
– А где он?
– Черт его знает! Вот сами ждем, – сказал бригадир. – Пришли на обед, а его нет. Утром пошел на Слюдянку хариусов ловить.
– А где эта Слюдянка? – спросил Коньков.
– Да километра два отсюда будет до нее. Речка. Чистая такая. Форели в ней много.
– Когда же он придет?
– А кто знает? Он у нас заводной, – ответил бригадир и снова выругался. – Если рыба клюет, до вечера просидит. Зато уж без добычи не приходит. Тут с него хоть три шкуры дери. Улыбается, как дурачок: крючок, мол, зацепился за тайменя, чуть в горы не увел. А я вот хариусов по дороге подбирал. Все тайменя обещает принести. Мы уж привыкли к его выходкам и не ждем его. Сами вон обед варим, – кивнул бригадир на кипящий котел.
– Эх, работенка! – сказал Коньков, откидываясь на спину и закладывая ладони на затылок. – Устал, будто чертей гонял. С трех часов утра на ногах. Не везет!
– Зачем не везет? Можно найти кашевара, – сказал Кончуга.
– Где ты его найдешь?
– Я схожу, такое дело.
– Разминешься, – сказал бригадир. – Иван выбирает места укромные.
– Почему разминешься? – возразил Кончуга. – Тайга не город, здесь все, понимаешь, видно.
– Пусть сходит, – сказал пожилой рабочий. – Иван уж там засиделся.
– Ну, валяй! – отпустил Кончугу Коньков. – Только смотри сам не заблудись.
– Смешной человек, понимаешь, – Кончуга пыхнул трубочкой, встал, закинул карабин за спину и ушел.
– А вы отдохните, Леонид Семенович, – предложил Конькову Дункай. – В лодке у нас медвежья шкура.
– Зачем в лодке? Вон лезь в палатку. Там надувной матрац, – предложил бригадир. – А хочешь – лезь под полог.
– Я и в самом деле малость вздремну, – сказал Коньков и полез в палатку.
Заснул он быстро, как в яму провалился. Ему снился сон: будто он еще мальчишкой идет полем, по высоким оржам; чем дальше идет, тем все выше становится рожь, наконец он скрылся в этих колосках с головой, и ему стало жутко оттого, что не видит и не знает, куда надо идти. И вдруг откуда ни возьмись налетают на него два лохматых черных кобеля, хватают его за штаны и начинают рвать их и стаскивать. Он смотрит по сторонам – чего бы найти и огреть этих кобелей, но нет ни камня, ни палки, одна рожь стоит вокруг него стеной. Он хочет ударить их кулаком, но не может: руки онемели от страха и не слушаются.
