на этих коммунистических выскочек. Нет и еще раз нет. Переговоры с Лигой — это предательство по отношению к старым друзьям, по отношению к интересам Великобритании. Губернатор так задумался, что не заметил, как оба руководителя Лиги поднялись, вежливо наклонив головы, и ушли без единого слова. А губернатор думал. Вот они уверяют, что Лига представляет собой бирманский народ. Но ведь здесь в салоне крейсера сидят пятнадцать старых опытных политиков — цвет бирманской нации. Они рады видеть губернатора. Они готовы оказать ему полную поддержку. Не может быть, чтобы Лига была так сильна, как она себя пытается представить. Вот и друзья уверяют, что это совсем не так.
И губернатор обратился к адвокатам. Он выбрал путь. Он пойдет против Лиги, потому что Лига пошла против него, а значит, и против Англии.
В конце концов Аун Сан всего-навсего бирманец. А губернатор Бирмы сильнее любого бирманца и даже сильнее всех бирманцев, вместе взятых.
Между тем мировая война подходила к концу. Советские войска перешли границу Маньчжурии. Японцы теряли последние позиции в Китае и на Тихом океане.
В сентябре в Канди, на Цейлоне, проходили переговоры между руководителями Лиги и Маунтбатеном. На переговорах стоял вопрос о будущем Бирманских патриотических сил (так теперь называлась бирманская Национальная армия).
Перед этим Лига уже выработала свое отношение к английским требованиям. Англичане требовали, чтобы армия была распущена и оружие было сдано.
Лига согласилась на это. И вот почему. В мирных условиях десятитысячная армия не могла решить судьбу страны. Решал ее народ. Значит, надо было переходить непосредственно к работе с массами. Надо было рассредоточить по всей стране кадры Антифашистской Лиги. То есть, подчиняясь требованиям англичан, Лига не теряла свою армию, а, наоборот, получала возможность более широко использовать ее в своих интересах, в интересах народа. Что касается сдачи оружия — на это Аун Сан тоже согласился. Оружие было сдано. Но никто не может сказать, какой процент его. Во всяком случае, небольшой. В стране, по которой два раза прошла война, накопилось очень много оружия — как японского, так и английского. И это оружие осталось у отрядов Лиги, у армии. Официально армия была распущена. Но на деле она сохранилась и с каждым днем становилась все сильнее. У Аун Сана не было никаких оснований доверять англичанам. И он был в этом прав.
И еще одно условие бирманцы выговорили при роспуске армии. Члены ее могли вступать в английскую армию. Все-таки в будущей колониальной армии, сколько бы она ни просуществовала, желательно было иметь своих людей. Маунтбатен вынужден был на это согласиться.
По дороге в Канди на переговоры с англичанами бирманская делегация остановилась в Индии, у Такин Тейн Пе. Там прошло предварительное совещание, на котором и была выработана окончательно позиция для переговоров в Канди.
Тогда же было принято еще одно решение.
Дело в том, что уже долгое время англичане настаивали на том, чтобы Аун Сан перешел в их армию. Ему предлагали чин бригадного генерала и пост заместителя начальника штаба регулярной армии колонии. Или даже, если он будет несговорчив, чин генерального инспектора бирманской армии.
Вот это предложение англичан и надо было тщательно обсудить. Становиться ли Аун Сану профессиональным военным или бросить армию? Аун Сан высказал свое решение: бросить армию, уйти в отставку и перейти полностью к работе в Лиге. Некоторые возражали против этого. Кое-кому из бирманских лидеров было выгодно, чтобы Аун Сан отошел от политической деятельности.
Но все-таки большинство поддержало боджока. Такин Тейн Пе писал по этому поводу: «Я поддержал мнение, что Аун Сану лучше перейти в политику. Я также верил, что в то время было жизненно необходимым создать Единый фронт прогрессивных элементов и национальных сил. И что не было среди нас ни одного человека, который мог бы выполнить эту роль лучше, чем Боджок Аун Сан. В конце нашей беседы Аун Сан сам заявил, что считает для себя необходимым покинуть армию. Таким образом, больше спорить было не о чем».
А уезжая из Канди, Аун Сан передал Маунтбатену письме, в котором объявлял о своей отставке.
«…Я передал моим коллегам по Антифашистской Лиге и по Бирманским патриотическим силам ваше предложение о переходе моем в бирманскую армию. Несмотря на то, что нам надо будет провести некоторые формальности, прежде чем мы сможем представить официальное решение, я уже сейчас могу сообщить вам, что я бросаю военную карьеру. Я сожалею, что мне придется расстаться с армией, по это решение настолько важное, что я ему обязан подчиниться».
Но по возвращении в Бирму Аун Сану пришлось снова заниматься военными вопросами. Правда, теперь уже официально бирманской армии не существовало, но часть ее влилась в регулярную армию — армию колонии, а одновременно создавалась народная добровольческая организация, которая и должна была заменить армию, только на более широкой, народной основе. В нее вошли многие из солдат и офицеров Бирманских патриотических сил, бывшие партизаны. Народные добровольцы были полувоенной организацией. Англичане, разумеется, не признавали таких формирований. Но в них уже в первые месяцы насчитывалось более двадцати пяти тысяч человек, не говоря о тех десятках тысяч, которые могли взять оружие в руки, когда это понадобится стране.
Создание народных добровольцев свело на нет все усилия англичан в Канди. У Лиги все-таки была своя армия. И это про нее писал известный экономист, профессор Фэрнивол: «НДО была бы страшной в партизанской войне против английской армии и не менее страшной для любого бирманского правительства, которое не смогло бы добиться ее лояльности».
Одной из важнейших причин, почему господство англичан в Бирме доживало последние дни, было экономическое положение в стране и политика англичан в этом вопросе.
Уже перед войной Бирма никак не могла похвастаться здоровой экономикой. Во время наступления японцев ей был нанесен серьезный удар, за которым следовал трехлетний грабеж страны японцами. Потом вторично военные действия — наступление англичан. Так что в сорок пятом году в стране господствовал экономический хаос. Не было промышленности, сельское хозяйство опустилось почти до уровня каменного века, безработица приняла угрожающий размах. В стране царили голод и разруха. Риса собирали в три раза меньше, чем до войны, горных рудников действовало в десять раз меньше, чем до войны, две трети рисорушек стояло. Даже те кустарные отрасли, что поощрялись японцами, сошли на нет с падением денежного обращения. На страну, протянувшуюся с севера на юг на две тысячи километров, оставалось тридцать паровозов из трехсот, что были в сорок втором году.
Торговое обращение вернулось к временам натурального обмена. Оккупационные рупии были отменены, а новых денег не было.
Но не только крестьяне и рабочие находились в тяжелом положении. Бирманская буржуазия тоже чувствовала себя ограбленной. Те английские компании, что в течение трех лет были оторваны от Бирмы, от своих фабрик, промыслов, полей, теперь возвращались в страну, преисполненные уверенности в своих патриотических заслугах. Ведь их предприятия были разрушены во время войны, войны, в которой они в конце концов победили. Так кому же в первую очередь должна пойти помощь? Кому должны быть возвращены все льготы и привилегии? Им. И английское правительство не могло не откликнуться на просьбы своих фирм. В основу развития экономики Бирмы должны быть положены: финансирование английских компаний, ограждение их от иностранной конкуренции, восстановление помещичьей и ростовщической системы. Бирме надо было вернуть положение ведущего экспортера риса, а для этого нужно было сильное колониальное правительство.
Беспроцентный заем, который английское правительство предоставило Бирме, уходил почти целиком на развитие тех же британских фирм. Для этого были выработаны секретные «проекты». Когда в сорок шестом году администрации пришлось их опубликовать, возмущение в Бирме было велико. На верховном совете Лиги в мае 1946 года Аун Сан говорил:
«Чем больше мы узнаем, тем больше убеждаемся, что британское правительство обращается к затягиванию признания за нами права на политическую свободу для того, чтобы еще глубже укрепиться в нашей экономике. Получается, что, какая бы ни была в Англии политическая партия у власти (а в то время в Великобритании правило лейбористское правительство), основной их заботой остается, как говорил Черчилль, «что у нас есть, мы удержим». Мы же хотим полной свободы. А при отсутствии экономической
