посоветовавшись с ней. И как только она поднялась, то, пользуясь своей неограниченной властью в доме, немедленно переименовала сына. Назвала его Аун Саном, «получающим миллион» — миллион не в материальном смысле, не миллион рупий, а миллион благодеяний, миллион удач или миллион друзей. До Су двигало не упрямство. Имя она придумала сыну давно, еще полгода назад, и главной причиной, почему она хотела назвать его Аун Сан, было то, что такое имя рифмовалось с именем ее старшего сына — Аун Тана.
Так и получилось, что в первые дни некоторые гости называли ребенка Тейн Лином, а некоторые, которые знали о давнишнем желании До Су, спрашивали с порога:
— Ну, как маленький Аун Сан?
Аун Саном назвала его и бабушка До Тин Шве, вдова Золотого Яуна. Она жила теперь в Натмауке, выдала дочерей замуж и часто гостила у До Су, любила ее, любила ее сыновей. А про младшего сказала: «Вылитый мой муж, вылитый Мин Яун».
Может, она так и не сказала, но люди говорят: было такое. До Су передала ее слова мужу, тот старому монаху. А монах — человек разговорчивый, и скоро весь город знал о словах бабушки До Тин Шве.
Нельзя сказать, что семья У Хпа бедная — нет, голодать никогда не приходилось, и в доме хватало места не только детям, но и гостям. А в каком бирманском доме нет гостей?
Конечно, если бы не До Су, хозяйство давно бы развалилось, но мать находила время и смотреть за детьми и заниматься торговлей.
Впоследствии Аун Сан говорил, что он многое перенял от матери. И ее неуемную энергию и сильный характер. Тем более Аун Сан был последышем, и баловали его больше, чем других сыновей.
Мальчик часто болел, никак не мог вырасти, все казался на год, на два младше своих сверстников. Правда, соседские мальчишки его не обижали — побаивались братьев. Ведь и Аун Тан и Ба Вин говорили, что уши оборвут каждому, кто побьет Аун Сана.
Если и случалось, перепадало Аун Сану, то он, надо сказать, братьям не жаловался — очень ему хотелось попасть в компанию, не бродить за ребятами по улицам.
Когда Аун Сану было шесть лет, ему удалось все-таки доказать свою смелость. Один из ребят сказал:
— Хочешь, чтобы тебя приняли в отряд Золотого Яуна, соверши подвиг.
Аун Сану очень хотелось в отряд своего деда.
— Какой подвиг?
— Пойди ночью на кладбище и зажги свечу на могиле Тин Со.
Идти ночью на кладбище страшно, но зажечь свечу на могиле Тин Со, которого убили разбойники — дакойты, и потому он после смерти стал злым духом — натом, — этого еще никто из ребят делать не осмеливался.
Ребята ждали, что скажет Аун Сан. Тот подумал и сказал:
— А где мне достать свечу?
— Принесем.
Вечером все ребята с улицы ждали на холме у кладбища, загорится ли свеча. Свеча долго не загоралась. Уже Аун Сан должен был бы дойти до могилы, давно должен был бы.
А потом вспыхнул огонек. И еще через минуту они услыхали, как гулко стучат по пыли пятки Аун Сана.
— Я никак не мог спичку зажечь, — сказал он.
До Су хотела, чтобы ее дети выросли честными людьми. «Самое плохое на свете — лгать», — говорила она Аун Сану. Да и Ба Вин, старший брат, который скоро станет учителем, рассказывал, что дедушки Яун никогда никому не говорил неправды. За это его уважали даже англичане. И однажды матери пришлось покраснеть из-за честности Аун Сана.
Пришел во двор торговец купить риса у матери из амбара. Аун Сан играл рядом: строили королевский дворец из песка и травы. И слушал, о чем говорят взрослые, — взрослые ведь часто говорят об очень интересных вещах между собой и не замечают, что Аун Сан рядом.
— Извините, — говорит мать, — не могу уступить ни пья. Сколько я платила за корзину, за столько и отдаю. Не хотите, найду другого покупателя.
— Неправда, мама, — вскочил вдруг Аун Сан, — ты этот рис только вчера купила, тебе крестьяне привезли. А ты им меньше заплатила. А сама мне велела не говорить неправды.
И он опрометью бросился со двора. Пришел домой вечером, когда проголодался до смерти. Тихонько пробрался в комнату, где уже спали братья.
Ба Вин услышал, как окрипнула половица, поднял голову и сказал сонным голосом:
— А, борец за правду пришел. Мама просила тебе передать, что она ошиблась и ты был прав.
Дома было много книг. Книги на бирманском языке, комментарии буддийским питакам, священные книги — это книги отца. И книги на английском языке — книги старших братьев Аун Сана.
Мать хотела, чтобы сыновья получили образование. Старшие учились в соседнем городе Енанджауне на нефтепромыслах, где была средняя школа. В ней преподавали даже английский язык и географию.
Но Аун Сана сначала отдали в монастырь, к другу отца, к саядо У Тобита. Саядо учил натмаукских ребят читать на языке пали, заставлял учить наизусть буддийские притчи — джатаки и бил по ладоням бамбуковой палкой. Но редко. Он был добрым стариком. Еще Аун Сан научился в монастыре читать по-бирмански и постиг четыре правила арифметики.
А дома старшие братья читали английские книги, извлекали квадратные корни и даже иногда говорили между собой на английском языке. Братья жили в своем сложном мире, мире, из которого приходил паровоз, что раз в два дня останавливался на минуту на станции на окраине Натмаука, в мире пароходов, нефтяных вышок, рабочих, измазанных нефтью, книжного магазина в Енанджауне и университетского бойкота. Аун Сан еще не знал, что значит бойкот, но один раз Ба Вин брал его в Енанджаун, и он видел своими глазами нефтяные вышки и белый пароход на Иравади.
Мать считала, что Аун Сан еше мал и слаб, чтобы одному жить в Енанджауне (Ба Вин уже кончил школу, а другие братья собирались уехать из Енанджауна в Рангун и там искать себе счастья). И неизвестно, как бы сложилась дальнейшая жизнь Аун Сана, если бы ему не помог университетский бойкот.
Но прежде чем говорить о бойкоте, стоит вкратце рассказать, что же происходило в Бирме за годы, миновавшие со дня казни Золотого Яуна.
У Мин Яун и другие вожди Сопротивления потерпели поражение. И это понятно. Популярность их в народе была ограниченна. Они призывали вернуться к старому, к королевской Бирме, к строю, который не приносил крестьянам ничего, кроме горя.
Сопротивление на первом его этапе возглавлялось феодалами. Англичане отлично знали, что таких, как Золотой Яун, таких, кто искренне боролся за свободу страны, за независимость, среди них немного. Многих можно было купить — и их купили. Остальных уничтожили. Обещать же народу свободу от угнетения, обещать создать новую Бирму феодалы не могли, движение вперед не укладывалось в их сознании. Они боролись за погибший, старый мир, ждали наследника престола — он приведет с собой войска из Таиланда, и вместе с ним можно будет выгнать англичан. Да и объединиться феодалы не смогли. Каждый из них боролся в одиночку.
Лет через десять после падения Мандалая в собственно Бирме и следа не осталось от феодалов. Кто занялся сельским хозяйством, кто пошел служить англичанам, кто погиб. Это не значит, что англичане были заинтересованы в полной ликвидации феодальной системы. Там, где можно было, — в горных, окраинных районах — они сохранили и князей и вождей. Но собственно Бирма нужна была англичанам в первую очередь как громадная рисовая плантация. Суэцкий канал укоротил путь в Европу, и перевозка риса обходилась теперь значительно дешевле, чем пятьдесят лет назад.
Бирма становилась страной монокультуры, поставщиком риса для Британской империи, и в этих условиях сохранение старой феодальной системы с ее раздробленностью, косностью только мешало бы быстрому развитию рисоводства.
С 1855 по 1914 год площади под рисом в Бирме выросли в десять раз, а экспорт риса увеличился в пятнадцать раз. Началась рисовая лихорадка. Английское правительство поощряло занятие пустых земель, посевы риса, но наживались на этом не крестьяне, а помещики и ростовщики. Много их приехало из Индии,
