с Природой, как и все другие живые виды живых существ, человечеству надо, либо поубавить свои аппетиты и найти новые технологические основы своего существования, либо в пойти на десятикратное сокращение числа жителей планеты.
Оказывается, что Тимофеев-Ресовский знал заранее такой ответ и хотел посмотреть, как я до него дойду сам – элементарный розыгрыш в его стиле. Но он заставил меня задуматься над другим вопросом – человечество взаимодействует с Природой как единый вид. Что из этого должно следовать?
А должно следовать многое. В том числе и новое представление о прошлом настоящем и будущем общества. Попытка проследить то, что должно вытекать из этого факта, привела меня к полной перестройке моего представления о диалектике общественного развития.
Другой разговор состоялся значительно позднее, в Обнинске, когда я уже начал серьезно размышлять о биосферных проблемах, внимательно читать Вернадского и думать о том как научиться изучать взаимодействие человека как биологического вида и биосферы, неотделимой частью которой он является. Видя всё бесконечное разнообразие культур, образов жизни, экономики, я старался понять что же может стать отправной позицией для изучения этого взаимодействия. Да и вообще – как можно изнутри системы изучать её всю в целом, когда мы можем располагать только локальной информацией: опыт над биосферой просто невозможен, хотя бы потому, что он бесконечно опасен!
И однажды, после какого то семинара или совещания в городском доме культуры в Обнинске, в ожидании электрички мы и разговаривали с Николаем Владимировичем о всех этих проблемах. Я ему подробно рассказал о своих сомнениях в возможностях эффективного научного анализа и о том, что я не вижу других проблем столь же значимых для человечества. Я сказал и о том, что без машинной имитации глобальных биосферных процессов нам просто не обойтись. Но как к этому подступиться?
Итак, в отличие от обычных, этот разговор начался с моего монолога. Тимофеев долго не перебивал. Когда я кончил, он сказал примерно следующее:'Я вижу, что Вы дозрели. Без моделирования здесь не обойтись, хотя это и невероятно трудно. Но игра стоит свеч. Никто кроме Вас сейчас этим заниматься не сможет, и не станет, а заняться этим необходимо'. Вот такое я тогда получил благословение. Очень для меня важное.
Это был мой, по существу последний разговор с Николаем Владимировичем. Вскоре у него скончалась жена и он сам начал очень быстро сдавать. Как то вместе с Ю.М.Свирежевым мы поехали его навестить а Обнинск. Тимофеев был уже другим – исчез блеск в глазах, ко многому он потерял интерес. Николай Владимирович задавал вопросы как бы по инерции, не очень вслушиваясь в ответы. Мне казалось, что у него начала сдавать память.
Через некоторое время я узнал, что он скончался.
Глобальные проблемы: Форрестер, Медоуз и прочее
В начале семидесятых годов термин «глобальные проблемы» стал всё больше и больше использоваться в языке ученых и политиков. Вышло несколько больших публикаций, которые были посвящены этой проблематики. Ей стал заниматься Международный Институт Жизни, созданный профессором Морисом Маруа, знаменитым гистологом, возник Римский Клуб. Наиболее важной из известных мне, была работа профессора MIT Джея Форрестера «Мировая динамика». Эта работа была действительно пионерской. Автор сделал попытку описать основные процессы экономики, демографии, роста загрязнения и их взаимообусловленность в планетарном масштабе, описать с помощью всего лишь пяти переменных. Он разработал специальный язык описания, так называемый «Динамо», способы программирования и анализа получаемых результатов. На меня эта работа произвела большое впечатление. Не своей научностью – большинство используемых зависимостей брались с потолка и не выдерживали даже благожелательной критики. И не своими методами, которые очень напоминали методы плюс-минус факторов, использовавшихся инженерами для расчета электрических схем ещё в двадцатых годах. Особое впечатление на меня произвела смелость автора, поднявшего руку на проблему целостного описания биосферных процессов, вкючающих и активную деятельность человека. Эта работа перекликалась с теми разговорами, которые мы вели с Тимофеевым-Ресовским и была своеобразным ответом на мои сомнения. Я утвердился в необходимости подобной работы, хотя и считал, что она должна быть проведена совсем по иному.
Книга Форрестера была переведена на русский язык под моей редакцией и я написал в качестве послесловия к ней большую статью, в которой, может быть, впервые изложил некоторые мои собственные подходы к построению моделей, имитирующих функционирования биосферы. Года через три, работая в Иельском университете в качестве визитирующего профессора, я сумел прорваться сквозь секретарский кордон и договориться с Форестером о встрече. Несмотря на мое почти полное незнание английского языка и его очень плохой французский мы с ним сумели довольно быстро понять друг друга. Он оказался симпатичным квакером – среди них бывают и такие, очень преданным своему делу, очень скромным в жизни и... весьма мало сведующим во всём кроме своей профессии – он был инженером-электронщиком, со всеми плюсами и минусами своей профессии. Все, что он делал казалось ему гениальным и единственным в своем роде. Сама по себе биосфера его интересовала очень мало. Но вот, использование вычислительной машины для прогностической деятельности и машинной имитации реальных процессов, где бы они не проходили – такие вопросы его очень трогали и он пользовался всякими возможностями, для того чтобы узнать где его технология моделирования может быть использована. Именно ЕГО технология описания – о существовании других подходов к численному анализу сложных динамических систем, он просто ничего не знал. И, как мне казалось, и знать не хотел.
Я ему рассказал о некоторых опытах имитации, которые у нас были проведены. Мне кажется, что он не очень мне поверил, поскольку то, что мы делали было на порядок сложнее и интереснее того, что умел Форестер. Хотя его техника была замечательна своей простотой и доступностью для лиц, не владевших профессионально математикой и физикой. Но уровень настоящей математики и физики ему был просто недоступен.
Глобальными, то есть общепланетарными проблемами стали заниматься и международные организации и, в частности, ЮНЕСКО. По инициативе одного из её чиновников профессора Форти в 1971ом году в Венеции была организована первая конференция по глобальным проблемам. Её основой, если угодно, осью был доклад ученика Форрестера, Дениса Медоуза «Пределы Роста». Книга, изданная после его доклада сделалась бестселлером, была переведена на множество языков и издана фантастическим тиражом. По существу вся конференция была посвящена её изложению, демонстрации техники языка «Динамо» и машинным экспериментам с предлагаемыми моделями.
Я бы сказал, что Медоуз произвел «оглушающий» эффект – своеобразный концерт группы «хеви металл» в чинном научном обществе. Все выступавшие его хвалили и пели дифирамбы ему, его учителю и его коллегам. Единственным диссонирующим выступлением было мое.
Сам Медоуз мне очень понравился: смелый, жизнерадостный мальчишка – таким он был тогда. И модели его были нужны, и паблисити им необходимо было устроить – люди должны знать, что современный образ жизни, чреват множеством опасностей. Широкая общественность должна быть информированна о том, что катастрофа ворвётся неожиданно и у нас не будет времени изменить курс корабля и он сорвется в Мальстрем. Но я категорически отказывал работе Медоуза в научности. Как демонстрация студентам – и
