военного коммунизма и все последуещие тоже, во всех писаниях утопистов слышаться призывы ко всему тому, что нами уже пережито и, я надеюсь, навсегда отброшено историей: казарменный социализм, уравниловка, регламентация частной жизни человека, подчинение личности государству. Известное рассуждение Энгельса: сегодня человек работает архитектором. А завтра, если понадобиться, он будет тачечником – разве оно не ужасно!
И такая обязанность перед государством охватывает все сферы деятельности человека; для его индивидуальности места уже не остается. Какая то уравнительность и всеядность. Вспомним того-же Маяковского:'...землю попашет, попишет стихи'. И это не сатира! Это жизненный принцип – это идеал! Поэтому всё он и страшен!
А в частной жизни, если верить утопистам, нас ожидают лишь идеалы мещанского благополучия и следование пресловутыму «кодексу коммунизма». Духовная жизнь, стремление к Истине, если угодно, к Богу, познание окружающего мира с его сложностью и неоднозначностью, проблемы противоречивости и неоднозначности личности, всё это отметается, отодвигается в глубь сцены, где вместо «человеческой комедии», бури человеческих страстей, страдания, горя и настоящего счастья, пусть даже минутного, лишь некое пресно-сладенькое благополучное существование.
Во всех идеальных схемах, которые создавали и писатели-утописты и философы и даже те, кто претендовал на создание основ научного социализма, желаемое будущее общества представлялось его неким бесконфликтным существованием. Тейяр де Шарден говорил о сверхжизни человечества, когда исчезнут расы, исчезнут классы, когда человечество сольется в некое единое целое вместе с Природой и Богом. И в таком окончательном единстве и будет состоять завершение мирового эволюционного процесса – конец истории по терминологии Гегеля. Чтобы не возражали правоверные марксисты против подобного видения конца истории , но и Маркс тоже говорит о неком предельном состоянии, если угодно – финальном состоянии общества. В одной из своих лучших книг, в «Немецкой идеологии» , он говорит о коммунизме, как о некотором процессе, который будет завершен утверждением реального гуманизма, когда «свобода каждого будет обеспечивать свободу всех». На этом этапе общественной эволюции уже исчезнут классы, а вместе с ними и противоречия между людьми. Нет, в отличие от Тейяр де Шардена, Маркс не говорит о полной бесконфликтности грядущей сверхжизни – противоречия остануться. Но это уже не будут конфликты между людьми, а противоречия Человека и Природы. Человеку ещё предстоит, согласно Маркса, преодолевать и «подчинять» себе природные силы – совершенно в духе Френсиса Бэкона.
Значит, всем им, провидцам прошлых времен, будущее видится все-таки «золотым веком», своеобразным идеальным состоянием, которое человечество обязательно однажды достигнет – такова уж его судьба! И в этом финальном состоянии, в этом новом общем доме, утвердится некий общий порядок, будет ли он называться фаланстером или казармой, или как-нибудь иначе. В этом общем доме люди будут одинаковы равны в своих правах и обязанностях и одинаково свободны, а государство станет обеспечивать всем равно вкусную пищу и равно удобное жилье. И именно это унылое общество лишённое внутренних стимулов к самосовершенствованию и самоорганизации, выдаётся всеми утопистами в качестве того идеала, к которому мы все должны стремиться и, который нас неотвратимо ждёт в будущем. На развилке Волоколамского шоссе и Ленинградского шоссе долгое время, до самого 86-го года висел лозунг «коммунизм неотвратим»! Вот так – что ни делай, а он настанет!
Еще раз я хочу подчеркнуть, что общий лейтмотив присущий всем тем кто писал и размышлял о будущем устройстве общества, вовсе не случаен. Он не может не быть связанным с глубинными свойствами человека. Анализ такой связи – очень интересная и важная тема. Но её подробное обсуждение нас уведёт далеко в сторону.
Поиски альтернативы
Во второй половине прошлого века Соединенные Штаты Северной Америки были похожи на грохочущий вулкан. Энергия людей рвалась наружу. Стремительно развивалась промышленность, строились новые города, возникали финансовые империи, между двумя океанами пролегла первая железная дорога. Появились фантастически богатые люди. Но рядом росла нищета и обездоленность, непрекрытая и безжалостная эксплоатация одних людей другими, ужесточалась борьба между ними за свои права, за место под солнцем, прошли первые маевки. Одним словом, в те годы в Америке царил дикий молодой капитализм в своем самом непрекрытом обличии, тот самый капитализм, который видел и изучал Маркс и, в котором сумел рассмотреть ростки будущих тенденций лишь один из самых талантливых последователей Маркса, Эдуард Бернштейн.
Всему этому был свидетелем и Беллами, автор книги «через сто лет», коренной американец, житель Бостона, тогдашней интеллектуальной столицы Соединенных Штатов. Ему, как и многим его современникам, этот утверждающийся порядок жизни казался бесчеловечным и лишенным элементарной логики. Надо было искать новую структуру общественной организации. Этим и занялся Беллами. Он, подобно любым утопистам попытался представить себе тот идеальный жизненный уклад, который он однажды хотел бы увидеть в своей стране. И то, что нарисованная им картина оказалась привлекательной, не только его согражданам, показывает успех книги в Америке и в Европе, где она тоже сделалась бестселлером. Можно думать, что Беллами правильно уловил общее настроение и та «идеальная общественная конструкция», которая подробнейшим образом описываетсёя в его книге, действительно отвечала чаяниям широкой массе читающей публики. Люди искали альтернативу и Беллами предложил её, в той форме, которая отвечала их внутренним чаяниям (Не тоже ли самое случилось у нас в 17 году?).
Каким же было это идеальное общество, этот грядущий рай, который автор назвал «золотым веком»?
Вряд ли стоит пересказывать весьма объемистую книгу Беллами? Достаточно выделить лишь несколько узловых идей, составляющей основу предлагаемой автором общественной организации.
Вот её главные особенности. Во-первых, во всём царствует абсолютная «уравнительность». Денег нет (зарплаты тоже). Вместо них каждый человек имеет равный кредит, зафиксированный в соответствующей книге, куда заносятся все его траты, все то, что общество /точнее, государство/ ему предоставляет. Свой кредит он имеет право расходовать по собственному усмотрению. Торговли, а следовательно и магазинов нет. Вместо них существуют распределительные склады, где каждый гражданин волен себе заказать то, что ему угодно, но в рамках своего кредита. Эти заказы, сделанные по образцам, составляют основу производственной программы, которая формируется высокопоставленными представителями государства. Золотой век – это уже не Фаланстер Фурье, но, тем не менее, нечто очень на него похожее.
Во-вторых, государство является собственником всего – земли, зданий, заводов, дорог...Любой человек, будь он крестьянином, врачём, инженером – всего лишь рабочий на едином предприятии, которое именуется государством. Собственности, как таковой у граждан не существует, кроме вещей используемых для личных нужд.
Автор описывает процесс становления общества золотого века. В его основе монополизация. Он много говорит о благах, которые она несёт. Вспомним, что монополизация интенсивно развивалась в те годы, когда писалась книга. Все люди, постепенно, по мнению Беллами , начинают понимать те выгоды, которые несет концентрация промышленности и утверждение монополизма. И этот процесс благополучно развивается, опираясь на поддержку всего общества. В результате процесса монополизации, все предприятия однажды сольются в единое предприятие, хозяином которого станет нация, как пишет автор. Но реальным субъектом
