кое-что для хозяйства, чтобы жениться на этой доброй и красивой девушке. Но ты умер, Хори. И теперь, даже если бы мне и удалось получить что-либо для хозяйства, мне ничего не нужно. Несихонса умерла. Она была слишком хрупкой и слабой Для такой тяжелой работы. А я не получу похвалы. Беда случилась, Хори. Я плохо рассчитал строки свитка, и теперь я должен бежать. У меня мало сил. Я не смогу добывать камень в каменоломнях. Там я пробуду недолго. Я умру. А мне хочется еще пожить. Я должен бежать, Хори. Ты видишь и знаешь все. Ты поймешь меня, ты не рассердишься. Я уйду из этого святилища, Хори…
Памеджаи прижал к груди маленькую фигурку писца, затем завернул ее в обрывок полотна, собрал в тростниковую корзинку свой скарб, резцы с молотками и, выйдя из хижины, стал крадучись выбираться из деревни.
Вчера, возвращаясь с работы, Памеджаи очень внимательно посмотрел, где сидит охранник. Загон для рабов охранялся круглые сутки. Бежать было трудно и опасно. Внутри загона рабы передвигались свободно. Они могли ходить из хижины в хижину, могли разговаривать друг с другом, могли драться. А вот выйти за деревянные ворота, где сидел охранник, было почти невозможно. Выходили только на рассвете, когда шли на работу, а возвращались на закате. С тех пор как он стал рабом, он постоянно помнил, что является чьей-то вещью. Но, видимо, вещью ценной, потому что бесконечно много раз какой-нибудь писец заносил его в список и каждый раз проверял и отмечал. Он отмечал присутствие его, Памеджаи, на работе. И рядом с его именем делал какой-то знак, который показывал, сколько успел сделать за день Памеджаи, какую он принес пользу. Так он прожил свои годы в постоянном страхе, что произойдет что-то дурное, если он оступится, чего-то не выполнит. Каково же было ему сейчас, когда он собирался совершить преступление, за которое полагалось лишиться головы! Он решился бежать. И завтра, когда все жители этих хижин отправятся в святилище, его уже не будет в этой толпе. Так он задумал. И тот, кто проверяет и записывает, непременно увидит это. Среди многих сот людей он увидит, что Памеджаи недостает. Тотчас же будут посланы охранники, и они начнут рыскать по всей округе. Если поймают, худо будет ему, Памеджаи.
И все же, как ни трудно, как ни опасно, а он должен что-то изменить в своей жизни, должен рискнуть. Но как это сделать?… Так некстати светит эта полная луна, словно шарит своими серебряными лучами. Как выбраться отсюда? Памеджаи еще не решил, что он сделает. Но он подумал, что если, спрятавшись за выступом глиняной стены, он увидит в полночь, как уляжется на своей циновке охранник, он попробует незаметно, тихо, как тень, проскользнуть мимо него. Но если окажется, что сон охранника чуток и ему, Памеджаи, грозит опасность, он тогда, не задумываясь, стукнет его молотком по виску и побежит. Другого выхода нет. Все равно за побег полагается смерть… И за убийство полагается смерть. Пусть уж все провинности будут собраны писцом в одно место и записаны против его имени. Пусть его ищут. Ведь если он не убежит, останется и будет продолжать свою работу, то все равно жить ему осталось ровно столько дней, сколько пройдет до того времени, когда верховный жрец увидит кривые строки на стеле, прочтет последнюю строку и поймет, что раб Памеджаи дважды ошибся. Он не только потеснил строки и написал их некрасиво и мелко… Но, главное, так скверно рассчитал строки свитка, перенесенные на стелу, что большой кусок посвятительной надписи остался у него в свитке. Вот где главная беда. От этой беды надо бежать во что бы то ни стало.
Вначале Памеджаи положил инструменты и все самое необходимое в тростниковую корзинку. Но когда подошел к хижине, стоящей на краю маленького поселения рабов, он решил, что в руках у него не должно быть лишних вещей, на которые можно обратить внимание. Он связал все свое достояние в два небольших узла. Перебросил их через плечо, а сверху покрылся очень старым рваным покрывалом, которое уже много лет помогало ему спасаться от огненных лучей солнца во время долгих и тяжких переходов. Вот теперь, когда он отбросил корзинку, ему было спокойней идти к воротам.
Когда ему встретились двое подвыпивших – они явно хлебнули пива, которым торговал старый толстый пивовар, – Памеджаи спрятался в тени полуразрушенной хижины, чтобы эти люди не увидели его. Теперь он шел вдоль глиняной стены, которая отделяла поселок рабов от большой дороги, ведущей в Икен. Стена была высокой и гладкой; при помощи молотка можно было сделать пробоину, зацепиться за эту пробоину и прыгнуть. Но под стеной мог быть охранник. Однажды молодой раб, вздумавший бежать, сделал пробоину в стене на высоте своей головы и очень успешно перевалил через стену, но прыгнул рядом с охранником, и тому только стоило обернуться, чтобы схватить неудачника. С ним жестоко расправились. При всех живущих в этом поселке рабах его избили до смерти.
Теперь, когда Памеджаи уже оказался в тени этой глиняной стены и мог скрываться в высокой траве, он передвигался бесшумно, прислушиваясь к каждому звуку и постоянно оглядываясь. Сейчас у него была забота, как выбраться из ворот. Но как только эта забота будет позади, как только он окажется на дороге, ведущей в Икен, самое страшное, что может случиться, – встреча со жрецами, которых было великое множество в храмовом хозяйстве, выросшем рядом со святилищем. Каждый жрец считал себя самым главным, и каждый считал себя вправе проверить и узнать, что за человек идет по пыльной дороге в полном одиночестве, куда он направляет свои стопы.
В сторожке у ворот у охранника был голосистый петух. Ровно в полночь он возвестил время и этим очень помог Памеджаи, который решил, что в течение двух-трех часов после полуночи он должен выполнить свой замысел.
Но вот и выступ, самый близкий к воротам. Спрятавшись в тени его, можно было видеть, что делает охранник, которому не полагалось сидеть в сторожке, и потому он спал на циновке у ворот. Памеджаи казалось, что до него доносится храп охранника. В этот поздний час все спало вокруг, и, казалось, нет живого существа, которое могло бы встретиться Памеджаи. Памеджаи стал медленно и тихо продвигаться к воротам и вдруг услышал какой-то шорох и чавканье. Он остановился и насторожился. Он спрятался среди кустов и стал пробираться меж колючих ветвей. И вдруг наткнулся на осла, который мирно пощипывал траву, пользуясь тем, что привязь была длинной и давала ему возможность передвигаться. Памеджаи быстро вытащил ячменную лепешку, протянул ее ослу, и, когда тот занялся едой, Памеджаи оторвал кусок своего покрывала и стал обвязывать ноги осла. Теперь он повел осла на поводу, приманивая его лепешкой. Так они подошли к воротам, где спал охранник. Памеджаи остановился и стал думать, как ему пробраться в ворота вместе с ослом. Ведь если ему удастся скрыться вместе с этим животным, то побег его намного облегчится. Но может быть и наоборот: если осел вдруг заупрямится и не захочет двинуться с места, вряд ли будет время с ним возиться. А еще хуже будет, если он закричит неожиданно.
Может быть, никто не обратит внимания, но каково будет ему, Памеджаи, изнывающему от страха… К счастью, пригодилась лепешка. Вот так, тихонько, заманивая осла лепешкой, можно его увести подальше от ворот, к левой части стены, и, может быть, попытаться подняться на стену… Что будет, то будет! Если бы у него были веревки, он бы смог связать охранника, пока тот спит. Но веревки нет. Можно было бы заткнуть ему рот большой тряпкой и замотать голову, пока он не проснулся. Но тогда негде будет спрятать все, что Памеджаи унес с собой. Этот обрывок покрывала очень ему нужен в пути. Как хорошо, что охранник спит!..
Памеджаи так внезапно собрался в побег, так еще не продумал грозящие ему препятствия, так еще был не подготовлен, что на мгновение блеснула мысль, не вернуться ли в свою хижину и отложить побег хотя бы на один день. Да нет, он не должен больше рисковать. Он не должен появляться в святилище. Ведь каждую минуту любой из надсмотрщиков-жрецов может раскрыть его тайну, увидеть эти кривые строки – и тогда уже не спасешься. «Ты должен, Памеджаи, сейчас, немедленно на это решиться». Он схватил веревку, привязанную к шее осла, снова протянул ему кусок лепешки и совсем бесшумно, потому что копытца были подвязаны, двинулся вперед вдоль стены и, наконец, выбрал место, где решил сделать задуманное. Он поставил осла у самой стены, вскочил на него, ухватился за край стены и поднялся. Когда он сел верхом на
