его у священных ворот Зиккурата.
ПРОЩАНИЕ
Умногочисленных жрецов, которые жили на Горе бога, было столько забот, сколько не бывало в самые большие праздники: в новый год, в дни священных жертвоприношений. Только они знали, как будет устроена усыпальница и что будет туда положено. Уже приготовлен обожженный кирпич, выкопана огромная яма, настолько большая, что в ней могли бы поместиться несколько домов ремесленников. Искусные мастера стали возводить кирпичный свод. Плотники украшали резьбой дверь из драгоценного кедра, доставленного из священных рощ Ливана. Во дворце уже отобраны золотые и серебряные сосуды, сшита одежда для великой жрицы. Музыканты из дворца Рим-Сина настраивали свои арфы, украшенные золотыми головами священных быков. Для молоденьких музыкантш были приготовлены небольшие лютни, украшенные золотом, серебром и лазуритом. Жрец, ведающий жертвоприношениями, отобрал в священном хлеве самых красивых коров, овец и коз для жертвоприношений. Было приказано пригнать на Гору бога белых ослов, чтобы отобрать самых породистых, призванных тащить тележки с утварью. Для возницы – молодого и статного – сшили парадную одежду из белой овечьей шкуры. Из хранилищ дворца было выдано много кусков тонкой шерсти красного цвета для женской одежды. Искусные портнихи украшали платья для парадного шествия женщин – бусинами из золота, серебра и сердолика.
Все ювелиры города были заняты изготовлением украшений для богатых женщин. Золотые серьги в форме полумесяца, головные уборы в виде золотых и серебряных венков, золотые гребни, украшенные цветками из лазурита и сердолика.
Подготовка к торжественному прощанию потребовала многих дней. Люди Ура с великим усердием и преданностью трудились, стремясь угодить жрецам, которые лучше всех знали, что угодно богам и что угодно умершей.
Когда Игмилсин отдал жрецу последние таблички сказания о Гильгамеше, ему тут же поручили сделать красивую надпись для печати. Никогда еще царский писец так тщательно не выводил каждый клинописный знак. «Нин-дада – великая жрица храма Луны», – было написано на печатке. Искусный резчик по камню вырезал сердоликовую печать.
Царский ювелир Син-Ирибим рассказывал Игмилсину, что никогда в Уре не было изготовлено такое количество золотых украшений. «Я думаю, – говорил он переписчику, – что все богатые женщины Ура примут участие в священной процессии».
Ночью на всех башнях храма бога Уту горели бесчисленные светильники. Люди, собравшиеся у Горы бога, молча прислушивались к молитвам жрецов, возносимым с вершины самой большой и красивой башни.
А во дворце шли последние приготовления к прощанию. Нин-дада лежала на деревянных позолоченных носилках. Ее прислужницы – юные жрицы и рабыни – приодели ее так, как, бывало, одевали в дни новой луны. Весь день они были озабочены тем, как лучше сделать прическу и уложить золотой венок чрезмерно большой для маленькой головы Нин-дады. Одни предлагали позвать ювелира и переделать это роскошное царское украшение. Другие призадумались над тем, для чего великая жрица заказала такой большой венок из листьев бука и цветов. Женщина, которая постоянно причесывала царскую дочь, предложила парик. Она приказала отрезать длинные черные волосы у трех молоденьких рабынь и вскоре сделала большой красивый парик. На нем золотой венок выглядел особенно красивым и нарядным.
Женщина, ведающая умащениями, очень искусно подкрасила брови, ресницы и веки, наложила румянец на пожелтевшие щеки, и тогда все женщины, толпившиеся у ложа своей госпожи, увидели, как красива была Нин-дада.
Одежда великой жрицы была расшита тысячами золотых, серебряных и сердоликовых бусин. Их было так много, что они полностью закрыли тонкую шерстяную ткань кораллового цвета. Только на правом плече и можно было увидеть кусочек платья. Но и здесь были заколоты три длинные золотые булавки с головками из лазурита. Тут же лежали амулеты: три рыбки – одна из синего камня, а две из золота. Четвертый амулет – две сидящие золотые газели. В руках у жрицы был золотой кубок. А рядом, на ложе, сверкал множеством красок любимый царицей головной убор, какого не было ни у одной из ее предшественниц. Это была диадема, сплошь расшитая множеством крохотных лазуритовых бусинок. По синему фону шел ряд изящных золотых фигурок животных: оленей, газелей, быков и коз. Между фигурками были размещены гроздья гранатов по три плода, укрытых листьями и веточками с золотыми стебельками и плодами или стручками из золота и сердолика. В промежутках были нашиты золотые розетки, а внизу свешивались подвески в форме пальметок из крученой золотой проволоки.
– Все готово в последний путь, – сказала распорядительница церемоний из храма Луны.
Сотни светильников мигали, освещая золотистым светом просторные покои великой жрицы. Закончив хлопоты, женщины-жрицы, служанки, рабыни, стоя у ложа усопшей, молча дожидались утра. Они с нетерпением ждали последнего скорбного шествия в надежде, что потом долго будут свободны от привычных обязанностей. Прислуживать великой жрице, угождать царской дочери было почетно, но очень трудно.
Вдруг распахнулись двери, и в тяжелой, гнетущей тишине послышались шаги. Впереди шел верховный жрец Имликум. Лысый, с белой бородой, в юбке из длинношерстного барана, он выглядел величаво. Его голая впалая грудь еще хранила следы царапин – признак скорби. Рядом шел повелитель Ларсы Рим-Син в траурной одежде, увешанной амулетами от дурного глаза и внезапной болезни. За ними шли певцы и певицы, сопровождаемые множеством арфистов и музыкантов с дудками и барабанами. Они выстроились вокруг ложа умершей и по знаку жреца запели:
Все молча слушали, вникая в каждое слово. Когда игра арфистов сопровождала пение без игры дудочников и барабанщиков, каждое слово сказания проникало в душу. Но когда включались барабанщики, когда гремели дудки, слова сказания заглушались, и жрец делал знак музыкантам, чтобы играли тише. Особенно растрогало женщин пение заключительной части сказания:
пели девушки.
продолжали юноши.
Имликум, стоя у изголовья Нин-дады, не спускал глаз с лица великой жрицы, словно надеялся увидеть улыбку – знак благодарности за хорошее пение, задуманное мудрым жрецом.
