сына его Ивана Кузьмича в 1477 году, а спустя несколько месяцев взял над Новгородом верх московский князь. Вместе со знаменитой своим упорством и крутым нравом Марфой Борецкой вывезли Ивана Кузьмича в Первопрестольную. Лишили отписанных на московского князя – конфискованных – земельных владений. При Иване Грозном постигла та же судьба и младших Савеловых, силой переселенных в Ростов Великий и Можайск. Великим князьям казалось главным оторвать крепкий род от древних корней.
Не каждый бы такую обиду простил, не каждый душой смирился. Савеловы разобрались: одно дело – государь, другое – родная земля. У государей ласки не искали, за землю сражались честно. Не зря в царском указе о награждении брата патриарха – Тимофея Петровича Савелова – будет сказано: «...За его которые службы, ратоборство и храбрость и мужественное ополчение и крови и смерти и предки и отец его и сродники и он показали в прошедшую войну в Коруне Польской и Княжестве Литовском, похваляя милостиво тое их службу и промыслы и храбрость, в род и в потомство поместья в вотчину в Можайском уезде... жеребей пустоши Захарковской... А буде у него в роду не останется и та вотчина останется не продана, и не заложена, и в приданые не отдана и та вотчина взять и приписать к нашим великого государя волостям...» Кстати, речь шла о том самом Захарове, близ Больших Вязем, в котором прошло пушкинское детство.
Верно, что убит был поляками родной дядя патриарха и Тимофея Петровича Анкидин Иванович, что сложил в боях с ними под родным Можайском голову в 1618 году другой дядя – Тихон. Но пришла царская благодарность слишком поздно – без малого полвека спустя. Богатства в своем детстве племянники не знали. Дед – Иван Софронович, по прозвищу Осенний – был всего-то царским сокольником и не пережил польского лихолетья: в 1616 году прибрался. Отец – Петр Иванович – тоже оставался при дворе, но кречетником. От царя недалеко, да сыновьям какая корысть. Оттого и начал Иван Большой Петрович службу среди простых рейтар и только в двадцать четыре года сумел попасть на придворную должность – стал сытником! Невеликая снова должность, зато всегда у царя на глазах.
Не замечать сытников царь никак не мог. Автор записок тех лет Котошихин пояснял: «чин их таков: на Москве и в походех царских носят суды с питьем, и куды царю лучится итти или ехати вечеровою порою, и они ездят или ходят со свечами».
Не один год понадобился Ивану Большому, чтобы выбиться из придворных служителей в стряпчие Кормового дворца. Настоящих покровителей куда как не хватало, а одной честной службой далеко ли уйдешь. Может, потому и решился тридцатилетний стряпчий снова испытать судьбу – вернуться в рейтарский строй.
Для Московского государства все началось еще в 1647 году, когда казацкий сотник Зиновий Богдан Хмельницкий бежал из Украины в Запорожье, а оттуда в Крым. Борьба с поляками была трудной и заметных успехов не приносила. Богдан вернулся из Крыма с существенной подмогой – татарским войском. Избранный казацкой радой в гетманы, он поднял всю Украину и вместе с татарами добился нескольких блестящих побед. Разгромил польское войско при Желтых Водах, Корсуне, Пилаве, осаждал Замость и наконец заключил под Зборовом выгодный мир.
Но удача так же скоро отвернулась от Хмельницкого. Гетман неожиданно потерпел поражение под Берестечком и принужден был согласиться на куда менее почетный и выгодный мир, который народ ему не захотел простить. Оставалось искать поддержки у «восточного царя» – московского государя. В октябре 1653 года казаки по их просьбе были приняты в русское подданство, а московский царь объявил войну обижавшей их Польше. 13 мая 1654 года сам Алексей Михайлович возглавил войско, двинувшееся к Смоленску. Поход оказался очень успешным, и государь сразу по взятии Смоленска возвратился в Москву, которую в отсутствие войска охватила жестокая моровая язва. Радость победы и полученных поощрений была отравлена для рейтара Ивана Большого Савелова страшным несчастьем. В одночасье болезнь унесла и его молодую жену Евфимию, и четверых малых детей. Московский двор на Ордынке стоял вымершим и пустым.
Можно было начать восстанавливать родное гнездо, обзавестись новой семьей. В тридцать четыре года это было бы так просто. Можно было забыться в битве: весной 1655-го Алексей Михайлович отправился в новый поход. 30 июля московское войско торжественно вступило в Вильно. Позже были взяты Каунас и Гродно. В ноябре победители вернулись в Москву. Но Ивана Большого Савелова с ними уже не было. Он нашел иной и, казалось бы, совершенно неожиданный для его склада характера выход: принял постриг. Инок Иоаким отстранился от всех мирских дел и треволнений. Впрочем...
Именно в иноческом сане дают о себе по-настоящему знать энергия, воля и редкие организаторские способности былого Ивана Большого Савелова. И еще широкая книжная ученость, которую трудно было подозревать в рядовом сытнике или подьячем. Спустя девять лет после пострига Иоаким ставится в архимандриты кремлевского Чудова монастыря. В годы его правления обителью голландец Кленк напишет, что «Чудов монастырь скорее можно назвать дворянским учебным заведением, чем монастырем. Там редко увидишь кого другого, как только детей бояр и важных вельмож. Их помещают туда, чтобы отдалить от дурного общества и научить благонравному поведению. По исполнении 16 лет от роду они снова могут уйти». Но это лишь одна особенность обители, которую заметил иноземец. Главное заключалось в постоянном участии братии Чудова монастыря в личной жизни царей, в «государственном устроении».
Много ли обителей было непосредственно связано с именем московского святителя – митрополита Алексея? Можно назвать Алексеевский монастырь на Остоженке, вблизи Чертолья, где были пострижены сестры святителя и само расположение которого со стороны обычных татарских нашествий должно было убеждать москвичей в безошибочности военного расчета митрополита. Это по его совету сгоревший дубовый Кремль был заменен белокаменным, а для вящей безопасности посады обнесены еще и полукольцом земляных укреплений – от Москвы-реки у нынешних Пречистенских ворот до ворот Сретенских. Их остатки до сих пор разнообразят рельеф Бульварного кольца. Еще большее значение для государства имела заложенная святителем в 1365 году каменная церковь Чуда Архангела Михаила в Хонех («хоны» означают погружение).
Было это событие связано с прозрением ослепшей ордынской царицы Тайдулы, произошедшим по молитве митрополита Алексея, специально привезенного в Орду. Золотоордынские ханы относились к русскому православному духовенству достаточно почтительно, освобождали его от всяких даней и пошлин, считая «молебниками» – предстоятелями перед Богом за них самих и их семейства. Во многом из-за святителя благоволили ко всей русской земле царь Джанибек и его мать царица Тайдула. По словам летописца, «был сей царь Чанибек Азбякович добр зело к христианству и многу льготу сотвори земле Рустей».
Летописцы запомнили и то необыкновенное обстоятельство, что, когда митрополит Алексей перед отправлением в Орду служил в Успенском соборе молебен, у гроба святого митрополита Петра «се от себя сама загореся свеча». Чудесная свеча тут же была раздроблена, частью роздана свидетелям чуда, а частью вместе со святой водой увезена святителем в Орду. Эта часть горела во время молебна у Тайдулы, когда окропленная привезенной святой водой царица вновь увидела свет. Участок кремлевской земли, где Алексей заложил первую церковь будущего Чудова монастыря, и был подарен ему Тайдулой. В прошлом он служил Посольским ордынским двором, где останавливались полномочные представители ханов.
Чудов монастырь слышал самые сокровенные молитвы и мольбы венценосцев. Великий князь Василий III Иванович молился здесь «о прижитии чад», пока не родился у него наследник – будущий Иван Грозный, за что положил он сделать для мощей святителя Петра золотую, а для мощей митрополита серебряную раку. Сам Иван Грозный крестил здесь свою дочь царевну Евдокию, сыновей Ивана и Федора Иоанновичей. Царь Федор Иоаннович – свою единственную рано умершую дочь Феодосию. Михаил Федорович – всех детей, включая будущего царя Алексея Михайловича. В свою очередь, Алексей Михайлович крестил здесь своего первенца сына Дмитрия, а позднее Петра I и его сестру царевну Наталью.
Цари искали в Чудовом монастыре духовной опоры. Архимандрит Иоаким сумел стать такой опорой для Алексея Михайловича. Первые три года его правления обителью еще продолжается война с Польшей, только в 1667 году приведшая к заключению Андрусовского мира. Кому, как не былому рейтару, было знать и ее неизбежность, и ее тяготы. В том же году заявляет о себе Степан Разин, а Алексей Михайлович наконец решается на строительство русского флота, первые суда которого закладываются на верфях в Дединове.
Вместе с перипетиями Андрусовского мира Алексей Михайлович проходит одно из самых тяжелых в его жизни испытаний – состоявшийся в 1666 году окончательный суд над бывшим патриархом Никоном. Для царя это не просто вопрос отношений государства и церкви, – это еще и очень глубокая личная привязанность, восхищение личностью человека, годами остававшегося его другом и советником.
Когда в апреле 1652 года не стало патриарха Иосифа, Алексей Михайлович не видел на патриаршьем столе никого другого, как Никона, посланного в это время в Соловки для перенесения мощей митрополита Филиппа из Соловецкого монастыря в Москву. Конечно, могли воспротивиться церковники. Чтобы этого не случилось, мягкий и на первый взгляд постоянно колеблющийся царь берет инициативу в свои руки. 9 июля празднуется торжество перенесения мощей, а спустя две недели Никон буквально назначается на патриарший стол «без жеребья». На глазах всего народа ему кланяются в ноги с просьбой
