через ту самую реку Рымник, которая вошла в их фамилию: Суворов-младший бросился спасать не умевшего плавать своего кучера и, сломав руку, утонул.
Суворов возвращает до рубля полученное от тестя приданое Варюты, а позже выделяет на содержание жены значительные средства, предоставляет ей для жилья московский дом у Никитских ворот, унаследованный от Василия Ивановича.
За всеми этими поступками – чувство долга, но не движение сердца. Душевный отклик вызывают в нем только сестры и память о матушке.
Памятью о родительском доме объясняется и удивительная забота Суворова о семейном устройстве его крепостных. Александр Васильевич лично следит, чтобы все молодые парни в его деревнях находили себе суженых, помогает их обзаведению, настоящим несчастьем считает, если кто-то остается холостым. И никого не обременяет поборами и налогами. Каждая принесенная ему в подарок корзина грибов или лукошко лесных ягод записываются в счет оброка. «Я по вотчинам ни рубля, ни козы, не токмо кобылы не нажил», – с гордостью отвергает генералиссимус предложение начать извлекать из поместий доходы, и еще: «Никого не осиротил, ни одной лишней капли крови не пролил, вдов солдатских глупостью своей не плодил».
В суворовской «Науке побеждать» есть строки: «Солдат дорог; береги здоровье. Кто не бережет людей – офицеру арест, унтер-офицеру и ефрейтору – палочки, да и самому палочки, кто себя не бережет. Богатыри, неприятель от вас дрожит, да есть неприятель больше и больницы: проклятая немогузнайка, намека, загадка, лживка, краснословка, краткомолвка, двуличка, бестолковка. От немогузнайки много, много беды. За немогузнайку офицеру арест, а штаб-офицеру арест квартирный».
Он прожил трудную жизнь и принял горький конец, не удостоенный никаких государственных почестей. Но незадолго до смерти, прикованный к постели, Суворов вернулся к своей любимой мысли, что доброта должна быть справедливой. Прежде всего справедливой. Этот завет оставила ему матушка.
Почти тринадцать лет, связанных так или иначе с домом у Никитских ворот. Как ни заботился Суворов о своем хозяйстве, походная жизнь, трудно складывавшиеся отношения со двором, и особенно с Павлом I, ссылка не могли не давать о себе знать. Когда в 1798 году Суворов неожиданно предоставляет дом для пользования Варюте, в нем уже достаточно ветхостей. Варюте наследовал сын, трагически погибший в 1811 году. Годом позже все домовладение сгорело. Остовы домов довелось восстанавливать уже другим владельцам.
Генерал-майор, почетные граждане, купцы, московская купчиха 1-й гильдии, ставшая во втором браке «женой шведского подданного» Гагмана, как числилось в документах… И это единственная «шведская» деталь в связанных с жизнью Суворова обстоятельствах. Кстати, на средства Гагмана, может быть, поверившего в шведскую версию Суворова, и была установлена в 1913 году Московским отделением Военно-исторического общества находящаяся ныне на доме мемориальная доска.
Еще одна из заповедей суворовской науки побеждать: «Храни в памяти своей имена великих людей». Соблюдена ли она в отношении великого полководца? Правда, появился в не имеющем никакого отношения к Суворову районе конный памятник. Бок о бок с фигурами героев Ерофеева «Москва-Петушки», которые соорудил водочный завод «Кристалл», о чем гласит соответствующая надпись на их постаменте. Но потерял свое имя Суворовского – Никитский бульвар. Баланс остался ненарушенным. Никто по-настоящему не заинтересовался и тем, как вошел суворовский дом в биографию А. С. Пушкина. После пожара 1812 года он был восстановлен Н. Я. Свербеевым. В 1830-е годы владение занимал Никита Андреевич Вейер, французский вице-консул, купец 2-й гильдии, занимавшийся ростовщичеством. В 1831 году Пушкин заложил у Вейера бриллианты Натальи Николаевны. Сохранились заемные письма от декабря 1830-го и января 1831-го, выданные ростовщику П. В. Нащокиным за взятые им в долг семь тысяч рублей с передаточной надписью на имя Пушкина. Улаживание долга произошло позже и доставило поэту немало горьких минут. Так или иначе, это был один из пушкинских адресов в старой столице.
«Странным образом московская жизнь его закружилась у Арбата…»
Никитский бульвар без преувеличения можно назвать «литераторскими мостками» старой столицы: столько имен литераторов и деятелей культуры с ним связано. Вместе с тем это один из районов Москвы, на которых особенно ярко прослеживается ход исторического формирования города от Средневековья до наших дней.
Между двумя важнейшими для Москвы дорогами – на Смоленск и Новгород Великий – первоначально замыкался участок будущего бульвара. В XII–XIII веках путь на Волоколамск и Новгород шел в направлении будущих Знаменки и Поварской. Когда в XIV веке через Воздвиженку и Арбат пролегла дорога на Смоленск, путь на Новгород определился по Большой Никитской улице. В начале этой последней – Волоцкой дороги – ставится в XV веке часовня Федора Студита, возле которой при Иване III во время строительства кремлевских соборов закладывается женский Смоленский монастырь.
В XVI столетии большой посад Москвы – Загородье обносится земляными стенами с бревенчатыми воротами у дорог. В 1586–1593 годах были возведены каменные стены Белого города. Этот третий после Кремля и Китай-города оборонительный рубеж Москвы при общей протяженности около 10 километров имел 27 башен, из них десять проездных, названия которых продолжают сохраняться в московском обиходе как «ворота» – Яузские, Покровские, Мясницкие, Сретенские, Петровские, Никитские, Арбатские, Пречистенские. Так, Никитские стали называться еще и по находившемуся на Большой Никитской одноименному монастырю, основанному в XVI веке Никитой Романовичем Юрьевым, братом первой супруги Ивана Грозного. У Никитских (более раннее название – Смоленские) ворот произошла встреча царя Михаила Романова с возвращавшимся из польского плена отцом, патриархом Филаретом. В честь этого события в 1626 году была дана царская жалованная грамота на превращение Смоленского монастыря в мужской с больницей на двадцать человек, а на месте часовни закладывается Смоленская церковь с приделом Федора Студита – старейший из дошедших до наших дней архитектурных памятников бульвара.
Монастырь, получивший народное название Федоровского больничного, был объявлен домовым патриаршим и стал любимым местопребыванием Филарета. В 1709 году указом Петра I он был закрыт, монахи переведены в другую обитель, а церковь превращена в приходскую. На протяжении XVIII века к приходу Федора Студита принадлежали дворы Волконских, Кирилы Разумовского, Толстых, Суворовых.
Со стороны Арбата Никитский бульвар замыкает другой памятник архитектуры XVII века. В 1676 году по повелению царя Федора Алексеевича, старшего сводного брата Петра I, «на Дехтереве огороде, за Арбатскими вороты» строится церковь Введения с приделом Симеона Столпника (на углу Нового Арбата и Поварской). В приходе ее находились загородные боярские дворы Нарышкиных, Молчановых, Салтыковых, Хитрово, Несвицких, а также многочисленных мастеровых Оружейной палаты. Впоследствии она стала на несколько лет приходской для Н. В. Гоголя.
За два века своего существования стены Белого города пришли в ветхость. В 1760-х годах последовало высочайшее разрешение использовать эти стены в качестве материала для строительства казенных зданий, в частности Воспитательного дома на Васильевском лугу, у Китай-города, и дома генерал- губернатора на Тверской (ныне здание мэрии Москвы). В 1775 году был утвержден проект сноса стен и разбивки Бульварного кольца. Москва повторяла градостроительный прием европейских средневековых городов, где крепостные укрепления уступали место зеленым насаждениям (французское «boulevard»).
В 1753–1785 годах производится разбивка первой части Бульварного кольца – от Никитских до Петровских ворот. Участок от Никитских до Арбатских ворот оказывается одним из последних. В 1796 году здесь высаживается два ряда деревьев. Указом Павла I в начале и конце бульвара строятся две гостиницы. По внешнему проезду бульвара был сохранен протекавший там ручей Чарторый.
В архитектурном отношении только что образовавшийся бульвар имел непривлекательный вид: все дворы выходили на него хозяйственными постройками. Существование стены Белого города определило, что дворы его ориентировались на Калашный переулок, а Земляного города – на Мострюкову улицу, или Момстрюков переулок (былое название Мерзляковского переулка), откуда и были сделаны въезды. При этом застройка в Земляном городе отличалась разнохарактерностью, тогда как в Белом еще со времен Петра I регулировалась специальными предписаниями, поощрявшими строительство каменных и по меньшей мере
