более приходился здесь ко двору.
Правда, время не замедлило внести свои поправки. Увлечение С.Ф. Голицына театром не шло дальше минутных капризов. Назначенный губернатором в Ригу, он предпочитает, не вникая в дела службы, переложить все возможные и невозможные обязанности на плечи правителя канцелярии – им назначается Крылов. «Пленира» за дверями своего гостеприимного литературного салона превращается в жесткую и расчетливую хозяйку. В саратовских краях устраивает свою знаменитую Зубриловку, в Москве прикупает дом за домом, оказавшись в итоге владелицей половины Никитского бульвара, Крылову надо было вырываться из показавшейся дружелюбной среды, пока внешне все выглядело благополучно.
Все началось снова. Неустроенность. Безденежье. Одиночество. Гостеприимство Татищевых в их подмосковной усадьбе носило все те же черты снисходительно-равнодушного меценатства. Зато знакомство с Бенкендорфами смогло изменить в жизни многое.
В доме жившего на покое суворовского сподвижника собиралась вся литературная Москва. С хозяйкой, Елизаветой Ивановной, были одинаково дружны и Н.М. Карамзин, и И.И. Дмитриев, и их крестный отец М.М. Херасков. Дом с мезонином у Страстного монастыря (Страстной бульвар, 6) приютил Крылова так же радушно, как и любимое семьей подмосковное Виноградово (ныне – город Долгопрудный).
В конце концов, это была всего лишь шутка – переведенные для маленькой дочери Бенкендорфов Сони басни француза Лафонтена «Дуб и Трость» и «Разборчивая невеста». Но И.И. Дмитриев оценил их литературные достоинства и помог опубликовать в № 1 «Московского зрителя» за 1806 год:
Крылов заторопился в Петербург. Дом с мезонином оставался самым дорогим воспоминанием, местом рождения бессмертного «дедушки Крылова». «Я не могу вспомнить тех минут, которые случалось мне у вас проводить, чтобы не оглядываться к Москве, как верный магометанин, возвращаясь с поклонения, набожно оглядывается к Мекке», – напишет он со временем Е.И. Бенкендорф.
Дом с мезонином был несравним с голицынским дворцом. Окна выходили на тесный монастырский проезд. Рядом, на площади Тверских ворот, торговали дровами и углем, а по воскресным дням торг сеном кипел у самых дверей. Но зато дом уцелел в пожаре 1812 года, одним из первых услышал благовест Страстного монастыря, возвестивший о бегстве Наполеона, и даже на некоторое время стал пристанищем Английского клуба, который лишился первого своего великолепного дворца у Петровских ворот, бывшего дома Гагариных, сожженного и разграбленного французами (Страстной бульвар, 15). В нем когда-то Крылов решился на первое публичное чтение своих басен.
Но и на площади у Тверских ворот все дышало литературой, напоминало о привычных знакомствах и связях. Престарелый М.М. Херасков, в то время уже «патриарх русской поэзии», как называл его И.И. Дмитриев, давно обосновался на живописном берегу Яузы, за Сыромятниками, но всегда с радостью возвращался к Сретенскому монастырю – в свою молодость.
1750 год. Вступление, несмотря на сопротивление родных, на службу в Московский университет – Хераскову сызмальства предназначалась военная карьера. Первые университетские реформы. Впервые созданный студенческий театр. И кружок литераторов, который складывается в херасковском доме. Ипполит Богданович, постоянно в нем живший А.П. Сумароков, юный Д.И. Фонвизин, первый актер российский Федор Волков. Вместе с Федором Волковым Херасков ставил грандиозный маскарад «Торжествующая Минерва», отметивший коронационные торжества Екатерины II и стоивший Волкову жизни. Понятия литературного салона еще по-настоящему не существовало, и все же это был первый настоящий русский литературный салон, сложившийся в доме на углу Малой Дмитровки и нынешней Пушкинской площади (Малая Дмитровка, 1/10). Пятнадцать лет жизни М.М. Хераскова – пятнадцать лет истории салона, во многом предрешившего пути развития русской литературы.
Современники были единодушны: большая роль принадлежала в этом хозяйке дома, одной из первых русских поэтесс. В своем «Опыте исторического словаря» Н.И. Новиков писал о ней: «Хераскова Елизавета Васильевна – любительница наук, одаренная острым и проницательным разумом и великими способностями к стихотворству. Слог ее чист, текуч, приятен и заключает в себе особливые красоты». Не случайно посвящал ее творчеству свои строки А.П. Сумароков.
Гости Херасковых сходились в их доме раз в неделю для чтения своих произведений. Многие из них показывались потом в литературно-сатирическом журнале «Вечера», который издавался хозяевами. «Дом их, – вспоминает один из современников, – всегда был открыт для всякого, кто имел стремление к просвещению и литературе, и все молодые люди, преданные этим высоким интересам, составляли как бы семейство их».
С отъездом Херасковых в 1770 году в Петербург – императрица предпочла положить конец влиянию писателя на литературную жизнь Москвы, дав ему назначение в столицу, – история дома как будто завершилась. Между тем спустя сто с небольшим лет она снова коснется некогда превосходно отделанного, всегда переполненного гостями особняка. В восьмидесятых годах XIX века здесь располагается известная типография В.В. Давыдова и редакция журнала «Зритель», в котором сотрудничали трое братьев Чеховых – Антон, Александр и Николай. Будет занимать дом и Общество любителей художеств, устраивавшее так называемые «периодические выставки» для посетителей и «пятницы», где ставилась натура, для художников. Бывали на «пятницах» Н.Н. Ге, В.Д. Поленов, братья Владимир и Константин Маковские, часто заходил П.М. Третьяков.
Тверская, дом № 14.
В херасковском доме и сегодня проглядывают черты XVIII столетия. Их гораздо труднее угадать в доме с мезонином: надстройка 1930-х годов превратила всю южную сторону Пушкинской площади в единую по высоте фасадную стену, а недавно пробитый именно в этом особняке выход из метро и вовсе стер черты прошлого. Также на наших глазах исчезли все следы былого особняка Бекетовых, проект которого, со скругленным, выходящим на Тверскую углом, принадлежал самому В.И. Баженову (Тверская, 16). Херасков мог вспоминать в этих местах о первой поре своей московской жизни, для И.И. Дмитриева она неизменно оставалась действительно родным уголком.
У своего дяди по матери, П.А. Бекетова, поэт останавливался все свои молодые годы. Из многочисленных выраставших в бекетовской семье двоюродных братьев ему был особенно близок просветитель и книгоиздатель Платон, вместе с которым поэт учился в пансионе в Казани, П.П. Бекетову обязаны превосходным изданием своих сочинений М.М. Херасков, А.Н. Радищев, И.Ф. Богданович, В.А. Жуковский. Он первым серьезно занялся русской иконографией и немало сделал для «Общества истории и древностей российских», первым и многолетним председателем которого состоял.
Близким свойственникам И.И. Дмитриева принадлежал и соседний с бекетовским дом на Тверской, сильно изменивший с годами свой первоначальный облик (Тверская, 14). По сравнению с баженовской постройкой возведенный М.Ф. Казаковым дворец отличался редким великолепием. От Козицких, давших свое имя соседнему переулку, он перешел в составе приданого к князьям Белосельским-Белозерским. С 1824 до 1829 года в доме процветал салон знаменитой «царицы муз и красоты», княгини Зинаиды Волконской, урожденной княжны Белосельской-Белозерской. Здесь охотно бывали, читали свои произведения, слушали музыку и превосходное пение хозяйки А.С. Пушкин, Адам Мицкевич, А.А. Дельвиг, П.А. Вяземский, Д.В. Веневитинов, С.П. Шевырев, М.П. Погодин, братья И.В. и П.В Киреевские, С.А. Соболевский. Первое появление в салоне А.С. Пушкина хозяйка приветствовала исполнением его элегии «Погасло дневное светило», бесконечно тронув своим вниманием поэта. Пушкин ответил З.А. Волконской строками, посланными ей вместе с поэмой «Цыгане»:
И был в истории этого казаковского дворца вечер 26 декабря 1826 года, когда Москва прощалась с первой уезжавшей в Сибирь «русской женщиной» – М.Н. Волконской. И юная Мария Николаевна, «утаенная», по мнению многих современников, любовь Пушкина, слушала и не могла
