Гоголю работы Н.А. Андреева, находился обязательный для всех московских дворов колодец с журавлем, сохранявшийся и при жизни здесь писателя. Часть земли между строениями, тоже по старой московской традиции, занимали огород и плодовые деревья.
В годы правления Анны Иоанновны владельцем двора был дальний родственник императрицы Василий Федорович Салтыков, ставший сторонником цесаревны Елизаветы Петровны. В свои шестьдесят шесть лет, переодевшись в простое крестьянское платье, он на облучке ее кареты принял участие в аресте правительницы Анны Леопольдовны с семейством и дворцовом перевороте в пользу дочери Петра I.
С московским двором связаны судьбы его многочисленных детей, занявших видное положение при дворе. Дочь Мария, ставшая женой статс-секретаря Екатерины II А.В. Олсуфьева, вместе с мужем помогала императрице в ее литературных сочинениях. Дочь Анна, жена М.А. Гагарина, в 13 лет, сразу после переворота, была назначена фрейлиной, что не помешало ей в дальнейшем поплатиться косой «за дерзость» в отношении царицы. Фрейлиной стала и Екатерина Васильевна, вышедшая замуж за любимца Павла I генерал-лейтенанта П.И. Измайлова.
Особенно заметной стала судьба сына Сергея, которым увлеклась в бытность свою великой княгиней Екатерина II. «Прекрасный, как день», по ее собственному выражению, к тому же «обладавший прелестью обращения и мягкими манерами», С.В. Салтыков был удален по приказу Елизаветы Петровны на дипломатическую службу, сменив за долгие годы должности посланника в Швеции, Гамбурге, Париже, Дрездене.
Но московский двор после смерти отца наследовал старший его брат, Петр Васильевич, камергер, женатый на дальней родственнице А.С. Пушкина, княжне М.Ф. Солнцевой-Засекиной (ее матерью была М.Ф. Пушкина). Именно она оказывается последней владелицей усадьбы из семьи Салтыковых. К этому времени окружение былого «Дегтярева огорода» становится одним из самых аристократических кварталов старой столицы. Среди соседей «камергерши» дочь фельдмаршала А.А. Хитрово, князья Несвицкие, Урусовы, Хилковы, Мельгуновы, Толстые, К.Г. Разумовский.
Со смертью пережившей мужа М.Ф. Салтыковой родовое гнездо переходит к родственнику известного историка, специалиста по Москве XVII века И.Н. Болтина – Д.С. Болтину, который деятельно принимается за его перестройку. Он повторяет в общих чертах изменения, возникавшие во всех выходивших на распланированный в 1796 году Никитский бульвар усадьбах. Поныне существующая ограда и ворота делаются со стороны бульвара. Вместо многочисленных разбросанных служб строится одно объединившее их здание напротив главного дома, главный же дом достраивается до красной черты бульвара, то есть увеличивается как раз на будущую гоголевскую половину. В этом варианте он не имел со стороны двора аркады и покоящегося на ней балкона, тогда как хозяйственный корпус сразу строится с порталом. Все работы были осуществлены в 1807–1812 годах.
Пожар 1812 года захватил весь район Никитского бульвара. Третьего сентября 1812 года он начался на Арбате и на следующий день выжег бывшие салтыковские владения. Как и во многих других городских усадьбах, восстановление оказалось не по средствам старому владельцу. Ее хозяином стал А.И. Талызин. Именно с этим именем связана наибольшая путаница в атрибуции последней гоголевской квартиры.
Члены семьи московских служилых дворян, Талызины при Петре Великом были в числе первых русских моряков, получивших специальное образование в Голландии и Италии. Но одним морским делом обстоятельства не позволили им ограничиться. С начала 1760-х годов они принимают деятельное и существенно сказавшееся на их судьбах участие в дворцовых переворотах.
Адмирал И.Л. Талызин, пользовавшийся особой благосклонностью императрицы Елизаветы Петровны, принимает сторону ненавидимой ею Екатерины II. В момент переворота Екатерина доверяет Талызину захват Кронштадта, где мог теоретически найти себе надежное убежище находившийся в Ораниенбауме Петр III со своими сторонниками. Талызин является в крепость с собственноручной запиской Екатерины: «Господин адмирал Талызин от нас уполномочен в Кронштадте, а что он прикажет, то исполнять». Появившийся здесь с некоторым опозданием Петр III был встречен им знаменитой фразой: «Поскольку у вас не хватило решительности задержать меня именем императора, я вас беру под стражу именем императрицы».
Воздвиженка, дом 5. Главное здание усадьбы Талызиных в Москве.
Вместе с дядей в перевороте участвовали три племянника адмирала – Александр, Петр и Иван. Услуга, оказанная Екатерине первым из них, выглядела, на первый взгляд, пустяковой: Александр Талызин предоставил императрице свой мундир, в котором она могла принять присягу на верность гвардейцев. Эта реликвия хранилась в выстроенном в Москве доме (ныне – Воздвиженка, 5, Государственный научно-исследовательский музей истории архитектуры имени А.В. Щусева), где А.Ф. Талызин поселился со своей женой, дочерью фельдмаршала С.С. Апраксина. Охлаждение Екатерины ко всей семье Талызиных произошло очень быстро, и в 1765 году, выйдя в отставку, адмирал, как и его племянники, поселился в Москве.
Один из трех братьев – Петр Талызин, дослужившийся до чина генерал-поручика, стал участником заговора против Павла I, но в последний момент изменил плану заговорщиков и поддержал Александра I в деле сохранения самодержавия. Его последовавшую через два месяца после убийства императора смерть современники объясняли местью былых товарищей по заговору. Существовал в разговорах и иной вариант – зазрившая совесть. Вместе с дядей в заговоре против Павла I принимал участие его племянник капитан лейб-гвардии Измайловского полка А.И. Талызин, который в 1816 году и приобрел салтыковский дом.
А.И. Талызин восстанавливает и здание служб, и главный дом, которые получают со стороны обращенных друг к другу дворовых фасадов одинаковые балконы на грузных каменных арках, что придает всей усадьбе вид единого архитектурного ансамбля.
Общепринятое утверждение, будто Толстые, гостем которых был Гоголь, сняли дом у Талызина, не соответствует действительности. Хотя по данным Биографического словаря Русского Исторического общества А.И. Талызин умер в 1849 году, надгробная надпись в Донском монастыре приводит иную дату – 31 августа 1847 года. Тем самым супруги Толстые, приехавшие в Москву в конце ноября (Анна Егоровна) – начале декабря (Александр Петрович) 1848 года, иметь с ним дела не могли. Переговоры велись с многочисленными и еще не осуществившими раздела наследства наследниками. Не будучи никогда женат, А.И. Талызин имел шестерых носивших его фамилию «воспитанников». Толстые нанимали дом и через некоторое время, убедившись в удобстве нового жилья, совершили купчую на него.
Эти обстоятельства определили то, что у Толстых не было ни времени, ни возможности заниматься меблировкой и устройством дома. Все было сохранено с талызинских времен. Гоголю достались две комнаты нижнего этажа с самостоятельным входом из сеней. Хозяева заняли верх: графиня – часть, находившуюся над гоголевской половиной и сообщавшуюся внутренней лестницей с комнатой горничной, граф – часть, обращенную к бывшей Мострюковой улице, также с внутренней лестницей, которая вела к дверям нижней гостиной. Вместо общей столовой использовалась зала с выходом на балкон, где Гоголю доводилось в погожие дни читать вслух хозяйке дома.
У гоголевской половины были свои удобства, прежде всего ее изолированность ото всего остального дома, но и свои достаточно существенные недостатки. Это низкие окна, выходившие на тротуар Никитского бульвара и к парадному подъезду, где прямо около них разворачивались экипажи, и главное – сырость, которая давала о себе знать во все времена года.
В первой комнате – приемной – два дивана под прямым углом друг к другу, два стола, заваленных новыми книгами, журналами, всем, что следовало, но еще не удавалось прочесть. Несколько стульев. Топившийся чуть не каждый день камин. Зеленый, во всю комнату, ковер. Здесь было удобно, плотно притворив двери в сени, мерить комнату из угла в угол, вслух повторяя написанные строки. Толстому не раз удавалось невольно подслушивать выразительное гоголевское чтение.
В кабинете – высокая конторка: Гоголь не изменил своей привычке набрасывать рукописи стоя. Книжный и платяной шкафы. Впрочем, вещи писателя, если не считать книг, спокойно умещались на дне одного тощего чемодана: две пары ношеного белья, единственный далеко не новый сюртук, носовые платки, пара сапог, шинель. У дивана – круглый стол, на котором Гоголь «перебеливал» – переписывал свои тексты. У кафельной печки за ширмами кровать. Нехитрый холостяцкий быт, без капризов, особенных привычек, без семейного тепла. За окнами, на берегу илистого ленивого ручья Чарторыя – он был забран в подземную трубу немногим больше ста лет назад – зеленая полоска молодого бульвара, куда Гоголь любил уходить в сумерках, бродя в одиночестве по главной аллее. В стороне густыми тенями располагались группы студентов Московского университета, приходивших хоть издали взглянуть на любимого писателя. Великого –
