Бестужев достаточно хорошо известен в Европе, чтобы существовала необходимость набрасывать его портрет. И тем не менее я не премину этого сделать, потому что мне всегда казалось – внешние мелочи позволяют о многом догадываться в душевной жизни человека. Бестужев невысокого роста, с рано оплывшей фигурой, которая не позволяет портным подчеркнуть какие бы то ни было ее преимущества. Круглая голова с щеткой низко постриженных седых волос – он имеет обыкновение время от времени снимать парик – лишена благородства линий. Хотя крупные черты лица до сих пор сохраняют былую выразительность, если не сказать красоту: прямой, несколько мясистый нос, круглые глаза и на редкость мягкие, неопределенные губы. Он имеет обыкновение очень быстро ходить, чуть приволакивая одну ногу. Но это следствие не недуга, а неловкости, становящейся с годами более заметной. На ходу он размахивает руками, совершенно поглощенный своими мыслями, и не заботится об изяществе своих движений. Он следит за своим костюмом ровно настолько, чтобы тот отвечал богатству и характеру его положения, но пренебрегает мелкими изобретениями моды. Мне даже кажется, что заботу о своем внешнем виде он целиком поручает доверенному слуге, не получая удовольствия от самого одевания и собственного вида. Увлеченность интригами в нем так велика, что он живет как бы отрешенным от остальной жизни и потому производит впечатление очень делового и заслуживающего доверия человека. Лорд Рондо сказал как-то, что он напоминает ему человека, всегда делающего ставку на невыигрывающую лошадь и обеспокоенного теми утратами, которые неизбежно понесет при этом его карман. Если в основе своей это и так, Бестужев, надо отдать ему должное, никогда не остается в проигрыше, хотя и немалой для себя ценой восстанавливая потерянное равновесие.
Он не будет искать престола для себя, ибо слишком хорошо знает хрупкость таких сложных конструкций и недолговременность их существования. Я бы сказала, что его привлекает не столько богатство – хотя он скуп, не атрибуты высокого положения – ими он способен пренебрегать, сколько сама власть, возможность распоряжаться ходом событий по своему усмотрению и придавать задуманное направление колесу истории. Ты скажешь, это величайшая форма честолюбия, я бы добавила – и самая опасная, потому что в своем опьянении механизмом игры человек перестает испытывать человеческие чувства и снисхождение к другим людям. Его жестокость из усилия воли становится естественным состоянием, и гнев, слепой и безрассудный, обращается против каждого, кто мешает очередному задуманному ходу вне зависимости – его ли это вина или простое стечение обстоятельств. Приглядываясь к Бестужеву, я вижу, что он действительно способен был забыть годы изгнания покойной императрице и ужас смертного приговора правительнице, лишь бы открывшиеся перед ним новые возможности отвечали его затаенным надеждам.
Царедворец до мозга костей, Бестужев силен своим полным равнодушием к женщинам. Не представляю себе красавицы, которая могла бы вскружить ему голову, и умницы, которая хотя бы на несколько минут способна была отвлечь его от хода собственных мыслей. Это не значит, что жизнь его отличается аскетизмом и строгим воздержанием. Отнюдь нет. Бестужев любит хороший стол и вино, но светским дамам предпочитает собственных крепостных девушек, которые не в состоянии связать его действий и создать каких бы то ни было жизненных осложнений. Госпожа Бестужева хорошо знакома с этой особенностью своего супруга, но находится в таком подневольном положении, что не осмеливается поднимать голоса в защиту собственных прав. Деспотичный в делах, Бестужев тем более деспотичен в семейной жизни. Как говорят, в собственном доме он не разрешает разговаривать жене и совершенно не считается со своими тремя уже достаточно взрослыми сыновьями.
Сейчас все его помыслы сосредоточены на принцессе и стремлении упрочить ее положение на престоле. При существующей ситуации решение подобной задачи требует учета всех тех противоречивых сил, которые лишают плавного хода и равновесия корабль нынешнего правления. Сумеет ли Бестужев все эти силы подчинить поставленной им задаче? Снова остается сказать: поживем – увидим.
Петербург. Зимний дворец
Правительница Анна Леопольдовна и А. П. Бестужев-Рюмин
– Будто недоволен ты чем, Алексей Петрович? Смурной какой-то. Правда, не подписала я еще манифеста о тебе, чтоб вины все с тебя снять. Да подпишу, подпишу, дай срок
– Воля ваша, ваше величество.
– Опять ты с титулом этим, а я оглядывайся, не услышал бы кто – разговоры пойдут, от принца одного понаслушаешься. Мы, Алексей Петрович, осторожненько, по-умному. Чтоб Остерману и тому сказать было нечего.
– Вы недооцениваете Остермана, государыня. У этого человека всегда и против всякого найдется что сказать. А мое присутствие в Петербурге и так не удалось сохранить в секрете – все знают.
– Это почему же? Визиты, что ли, отдаешь? Просила же я тебя повременить.
– Какие визиты, ваше величество! Вы соизволили разрешить мне приехать в собственный дом, приказали во дворец к вам приезжать.
– Так не мне ж к тебе для разговору ездить!
– Да кому ж такое в голову придет, государыня! Но глаз-то кругом куда как много: почему в бестужевском доме огни, слуги суетятся, кому, как не хозяину, в карете выезжать, а ко дворцу разве незамеченным подъедешь.
– Но ты ж не через парадный ход, Алексей Петрович?
– Какая разница, ваше величество. Ваша жизнь вся на виду – под маской не скроешься.
– Твоя правда. Решаться с манифестом надо. Да про это мы еще с тобой потолкуем. За другим я тебя звала. Ты вот о завещании императрицы Екатерины толковал, будто мне теперь цесаревны опасаться нечего, а я боюсь, Алексей Петрович, кабы ты знал, как ее боюсь. Ну фискалы за ней следят, ну о каждом шаге доносят, так ведь окромя меня во дворце сколько хозяев выискалось. Принц Антон командует, мне слова не скажет, чего они с Остерманом умышляют. Может, в чем и с цесаревной стакнутся, может, о чем важном промолчат, лишь бы мне назло. От супруга-то моего богоданного ума не жди, а добра и вовсе.
– Утвердить вам свою династию пора, ваше величество, – Брауншвейг-Люнебургскую – на русском престоле.
– Что ты, что ты, Алексей Петрович, не хочу я с Антоном, ни за что не хочу! И не говори ты мне таких слов. Чтоб мне на всю жизнь без него, постылого, и не дохнуть. Жизни мне такой не надо!
– Позвольте, государыня, мысль кончить. Я имел в виду провозглашение императрицей вас одной. Так и должно по закону быть – только вы имеете отношение к русскому престолу.
– А принц?
– Останется супругом вашим, супругом императрицы, не более того. Тогда уж и распоряжений от него никаких не будет, и подчиняться ему никто не пожелает, да и вы, если воля ваша будет, судьбу его для пользы государственной решите.
– Это что за мысли-то у тебя?
– В Петербурге ли разрешите жить или, скажем, в каком отдельном дворце, со всеми почестями, однако же чтоб неприятностей вам не чинил.
– Думаешь, и так возможно?
– Всеконечно, ваше величество.
– Ох, снял ты у меня с души камень, Алексей Петрович! Потолкуем, обсудим все не спеша.
– В таких делах, государыня, время дорого.
– Да понимаю я. Только цесаревна пока ничего злого противу меня не умышляет, так что время-то пока есть.
– Откуда ваша уверенность, государыня? Вы слишком доверяетесь фискалам, а ведь то, что за деньги продано, за деньги другими может быть и куплено.
– Какие фискалы – поверила бы я им! Мне сама цесаревна сказала.
– Вы говорили с ней о своих подозрениях?
– Сразу как с тобой о них потолковали.
– Это значит, еще вчера.
