троицкие, а также оладьи, пышки, кулебяка, блины простые, блины красные, драчина, каравай яцкой, каравай ставленой. Уху, как и все горячие блюда, подавали в медных сковородах. Другие горячие кушанья в виде соусов и похлебок – они назывались «росольными» – включали самую разнообразную разварную или вареную в рассолах рыбу, к которой также подавались особые пироги, печенья, пышки, оладьи, сырники, блины.
За постными столами вместо зернистой икры и вязиги подавались грибы, за которыми следовали кушанья гороховые, ягодные и т. д. Примерный список блюд праздничного постного стола выглядел так: голова гороху тертого, грибы холодные, грузди, рыжики холодные, щи, грибы гретые, грузди и рыжики гретые, лапша, капуста ленивая, пирог косой, пирог с грибами, пирог с морковью, пироги с горохом, оладьи в патоке, блюдо ягодников, блюдо левашников, блюдо пирожков «карасей», блюдо пряжья (сдобное). Нередко бывали также взвар сладкий, клюква гретая, кисель клюквенный, толокно.
Разнообразными были и сорта подававшегося к столу хлеба. Это мог быть белый крупитчатый, иначе – папошник, кольцо крупитчатое, калачи четвертные, калачи хомутинные – в виде хомута, укруги пшеничные, а также расхожий и братский – ржаной.
Кроме библиотеки «под колоколы», в Чудовом монастыре существовала богатая библиотека и в архиерейских покоях. Последние помещались на третьем этаже отдельного здания, имевшего также кельи, кладовые и казенные палаты. Всего жилище архиерея имело пять покоев: крестовую палату с четырьмя окнами, зал с шестью окнами, столовую с тремя окнами, наугольную с четырьмя окнами, опочивальню и библиотеку с двумя окнами.
Хозяйство Чудова монастыря было очень сложным. Поэтому наряду со столярной, каретной, кузнечной оно располагало и двумя больничными палатами, соединявшимися напрямую с церковью Воздвиженья, а также палатами Судейской, Секретарской, Подьяческой и Архивной, и это не считая бесчисленных кладовых.
В ХVI–XVII веках Чудов монастырь стал центром духовного образования. В нем действовала Патриаршья школа, среди преподавателей которой были знаменитые ученые своего времени. Об одном из них, создателе многих словарей, киевском монахе Епифании Славинецком, современники отзывались: «Муж многоученый, аще кто ни таков во времени сем, не только грамматики и риторики, но и философии и самыя феологии (теологии) известный бысть испытатель и искуснейший рассудитель, и опасный протолковник еллинского (греческого), славянского и польского языков».
Чудов монастырь. Фото 1920-х гг.
Начало традиции было положено самим митрополитом Алексеем: в монастыре хранилась собственноручная рукопись его перевода Нового Завета с греческого на славянский. Она осталась невредимой даже после того, как в 1812 году монастырь занимал штаб Наполеона и там было расквартировано несколько французских гвардейских полков. Образовательное значение монастыря вполне оценивал Петр I, который указом от 4 января 1723 года предписал в «Чудовом монастыре монахов иметь, которые бы достойны были к производству в духовные начальники».
Оказался монастырь и гостеприимным пристанищем для всех приходивших в Москву иноземных православных святителей и старцев, особенно из числа южных славян и греков. Многие из них подолгу жили под его кровом и находили себе последний приют на монастырском кладбище, как Матвей Гречин, митрополит Андрианопольский. Кончина митрополита наступила в 1392 году, через два года после приезда в Москву, куда он прибыл вместе с митрополитом Киприаном.
К примеру, в начале марта 1518 года в Москву приехали от Царьградского патриарха «митрополит Григорий, грек, да с ним старцы от святой горы Афонской бити челом о нищете и поможении: из Ватопеда монастыря три старца, – Максим Грек, Неофит Грек, Лаврентий Болгарин; от святого Пантелеймона из русского монастыря – проигумен Савва. А прежде тех старцев пришел от святых Сорока мучеников, от Скиропотама монастыря Исаия Сербин. Князь великий Василий Иванович принял их с великою честию и повелел им пребывать в монастыре архистратига Михаила Чуда, питая их и доволя всякими потребами от своей царской трапезы. Также и Варлам митрополит великую любовь и честь к ним показывал и, к себе призывая, часто с ними беседовал о божественных словесах духовных». Все гости уехали из Москвы в середине сентября 1519 года, прожив в монастыре больше полутора лет.
Летописец отмечает и другое необыкновенное обстоятельство. За время пребывания святых гостей у гроба святителя Алексея случилось особенно много чудесных исцелений – «явленных семь, а неявленных Бог ведает».
Принадлежала Чудову монастырю и совершенно особая роль перевоспитания строптивых и в чем- либо вошедших в «прю» с церковью иерархов. В 1391 году, например, в Твери епископ Евфимий Вислень поссорился с Тверским великим князем и после суда над ним был отставлен от епископства и поселен в Чудовом монастыре. Покаяние здесь не связывалось с пребыванием в казематах, да их в обители и не существовало, как и любых других «телесных удручений». Им противопоставлялся очень строгий распорядок монашеской жизни, которому наказуемый должен был подчиниться вместе со всей братией. Евфимий скончался в следующем же году и был погребен за алтарем храма. Спустя пять лет рядом с ним погребли владыку Смоленского Даниила. Впрочем, Чудов монастырь время от времени играл роль и места заключения.
В 1401 году в Москву приехал владыка Новгородский Иван «бить челом великому князю о Торжке». Сын Дмитрия Донского, великий князь Василий Дмитриевич, рассудил иначе. По его требованию митрополит Киприан посадил «вольнодумца» под арест в Чудов монастырь «за месячевый митрополичий суд, что не дали Новгородцы». Наказание продолжалось три с половиной года, после чего Ивана отпустили на волю.
При внуке Донского, великом князе Василии Васильевиче Темном, в Чудов монастырь был посажен в среду Крестопоклонной недели 1440 года митрополит Исидор – «чтобы отступился от латинского соединения и согласия, чтобы обратился и покаялся». Однако охрана оказалась недостаточно строгой. Узнику уже 15 сентября удалось бежать в Тверь, а оттуда «к Риму».
В январе 1480 года такая же участь постигла последнего независимого Новгородского владыку Феофила «за крамолу-измену к Литве», по определению великого князя Ивана III. Феофил умер в монастыре через шесть с половиной лет и там же был погребен.
При воцарении так называемого боярского царя Василия Шуйского в Чудов монастырь был отправлен «под начал» поставленный Лжедмитрием патриарх Игнатий. Простым монахом он дожил до 1611 года, когда овладевшие Москвой польские войска сместили патриарха Гермогена – он был посажен в тот же Чудов монастырь – и снова возвели Игнатия в патриарший сан.
Но едва ли не самую большую известность среди потомков придала Чудову монастырю его связь с Григорием Отрепьевым, которого многие историки считают Лжедмитрием. Кем в действительности был этот монах, так ярко вписавший себя в русскую историю?
Доподлинно установлено, что предки Григория выехали на Русь из Литвы. Одни поселились в Галиче, другие – в Угличе. В 1577 году неслужилый «новик» Смирнов-Отрепьев и его младший брат, пятнадцатилетний Богдан, получили поместье в Коломне. Несколько лет спустя у Богдана родился сын Юрий, в обиходе Юшка, в монашестве Григорий.
Богдан Отрепьев дослужился до чина стрелецкого сотника и был зарезан в пьяной драке каким-то литвином в московской Немецкой слободе. Юшка остался на попечении матери, которая позаботилась об обучении сына грамоте и чтению Священного Писания, после чего отправила будущего Григория в Москву к своему зятю, дьяку Семейке Евфимьеву. Мальчик отличался редкими способностями, с такой быстротой постигал науку, что окружающие готовы были заподозрить, что ему помогает сам дьявол. К тому же Отрепьев-младший приобрел редкой красоты каллиграфический почерк, что ценилось в те годы исключительно высоко.
Именно красивый почерк и редкая сообразительность помогают Юрию Богдановичу устроиться на службу к окольничему Михаилу Романову, родному дяде будущего царя. Братья Романовы стремились к престолу, и карьера Отрепьева представлялась обеспеченной.
Но в ноябре 1600 года царю Борису Годунову удалось подвести под опалу весь могучий романовский род и его окружение. Последовали бесконечные ссылки, розыск с пристрастием. И, по-видимому, прямой
