И тем не менее о самостоятельном правлении Ирины не могло быть и речи. Народ изо дня в день собирался в Кремле, негодовал. Все было готово, по выражению голландца Исаака Массы, «к великой смуте и замешательству». То ли опасаясь за собственную жизнь, то ли поняв бесполезность подобного противостояния, Ирина на седьмой день после кончины Федора Иоанновича выходит в Кремле к народу и объявляет о своем отречении от власти в пользу Боярской думы: «У вас есть князья и бояре, пусть они начальствуют и правят вами». Почти сразу после этого заявления Ирина «простым обычаем» – без царского сопровождения и необходимой свиты уезжает в Новодевичий монастырь и принимает постриг под именем Александры.
Это не было предательством интересов брата. Напротив. На Красное крыльцо в Кремле Борис вышел с сестрой и после ее слов об отречении заявил, что берет на себя управление государством, а князья и бояре будут ему всего лишь помощниками, что «с боляры радети и промышляти рад не токмо по-прежнему, но и свыше первого».
Между тем знать и думать не хотела о передаче «шурину» власти и короны. Они решали вопрос, кто происходит от «царского корени», чтобы поручить все именно ему. Среди первых претендентов были Шуйские. Калита вел род от Александра Невского, Шуйские – от его старшего брата. В их правах не сомневался никто. Но главными противниками Бориса выступали не Шуйские, а Романовы. По сообщениям агентов, первые места среди возможных претендентов на трон занимают Федор и Александр Никитичи Романовы, третье и четвертое Мстиславский и все-таки Борис Годунов. На стороне последнего выступали меньшие бояре, стрельцы и почти вся «чернь».
Романовы настолько уверились в прочности своего положения, что стали выступать в Боярской думе с прямыми нападками на Бориса. Раздор в думе достиг такого «великого озлобления», что Годунов счел за благо оставить свое кремлевское подворье и укрыться около Ирины, в хорошо защищенном Новодевичьем монастыре. В Москве ширились слухи о цареубийстве – отравлении царя Федора Борисом. Впрочем, подобные разговоры возникли сразу после кончины царя.
Зато с помощью Иова усиленно начинают распространяться и иные слухи. Что Борис с раннего детства был «питаем» от царского стола, как и его сестра. Что сам царь Иван посетил его больного на дому и на пальцах показал, что Федор, Борис и Ирина одинаково близки и дороги ему. Что Грозный ни много ни мало «приказал» Годунову сына Федора и все царство и такое же точно благословение Борис получил и от Федора.
Все это было изложено в так называемой хартии, которую авторы, называвшие себя свидетелями описываемых событий, доставили патриарху Иову и были благосклонно выслушаны. Патриарх приговорил на следующий день всем собраться в Успенском соборе, а оттуда двинуться шествием в Новодевичий монастырь. Иову и Борису приходилось спешить, потому что в то же самое время Боярская дума вела переговоры с собиравшимся в Кремле народом и уговаривала толпу присягнуть именно думе.
Несчастьем для думы стало то, что ее члены сами не определились в выборе кандидатуры царя. Ни Романовы, ни Мстиславские собрать необходимое число голосов не смогли. Вопрос был вынесен на площадь, и теперь борьба шла за толпу.
20 февраля организованное Иовом шествие пришло к Новодевичьему монастырю и стало просить Бориса о принятии державы. Борис наотрез отказался, заверил толпу, что никогда и в мыслях не посягал на корону и вообще готов немедленно постричься в монахи. Причина его позиции крылась в малочисленности пришедших.
Тогда Иов обратился ко всем доступным ему средствам воздействия на москвичей. По распоряжению патриарха все московские церкви оставались открытыми с вечера 20-го до утра 21 февраля. Ночное необычное богослужение действительно привлекло множество народа. А наутро духовенство вынесло из храмов самые почитаемые иконы и двинулось крестным ходом в Новодевичий. На этот раз стечение народа оказалось огромным. Переговоры с царицей и ее братом от имени всей этой толпы вели высшие чины.
Борис продолжал усиленно отказываться, но князья церкви пригрозили ему, что в случае его отказа положат посохи и затворят все церкви, младшие бояре заявили, что не станут больше управлять государством, а дворянство биться с неприятелями.
Очевидец, дьяк Иван Тимофеев, был оглушен криками народа, приветствовавшего наконец-то давшего согласие Бориса. Более всех «старалися середние люди и все меньшие», кричавшие «нелепо, с воплем многим… не в чин», причем лица их багровели, а «утробы расседались». Под эти вопли патриарх провел Бориса Годунова в монастырский собор и нарек на царство.
Избрание совершилось? В том-то и дело, что нет. Оно было недействительно без согласия Боярской думы, а дума молчала. Пять дней Борис тщетно дожидался необходимого решения, оно не последовало. 26 февраля пришлось ехать в Кремль, а патриарх и сторонники предполагаемого царя не пожалели сил на организацию самой что ни на есть торжественной встречи. Народ встречал Бориса прямо за стенами Новодевичьего монастыря, на поле и за стенами города. Кто победнее несли хлеб-соль, бояре и купцы – золоченые кубки, соболей и другие дорогие подарки. Борис отказался ото всего, кроме хлеба-соли, и пригласил участников встречи в Кремль на парадный стол.
В Кремле Иов отвел Бориса в Успенский собор и вторично благословил на царство. Присутствовавшие «здравствовали» правителя на «скифетроцарствия превзятии». И все равно это не было утверждением Бориса на троне. По совету Иова Борис оставляет Кремль и снова уезжает в Новодевичий монастырь под вымышленным предлогом тяжелой болезни сестры.
Для обретения полноты царской власти Борису не хватало главного – присяги, которую проводила всегда Боярская дума. Провинциальные епископы получили от патриарха повеление созвать в главных соборах мирян и духовенство, прочесть им грамоту об избрании Годунова, а затем петь многолетие вдове- царице и ее брату в течение трех дней под колокольный звон.
Но направить с подобным поручением Борис смог только думных людей, занимавших самые низшие места. Зато они ехали по городам с богатейшими подарками, которые придавали присяге особенный вес и надежды.
Провинция не привыкла противиться предписаниям Москвы, но в то же время ее влияние на дело царского избрания было совсем не велико. В течение марта Борис продолжает оставаться в Новодевичьем монастыре, редко и ненадолго показываясь в столице. 19 марта он впервые созвал Боярскую думу для решения накопившихся местнических, не терпящих отлагательства тяжб. Он фактически приступил к исполнению функций самодержца, но продолжал жить в монастыре, как в загородной резиденции, откладывая переезд во дворец, который мог вызвать открытое выступление оппозиции.
Двусмысленное положение Годунова явно затягивается, и Иов решает прибегнуть к испытанному средству – в третий раз организовать шествие в Новодевичий монастырь. Участники шествия падают перед Годуновым на землю – «лица на землю положиша», – умоляя Бориса переехать в Кремль. Но Годунов решается на рискованный шаг – публично вообще отрекается от власти, и только указ инокини Ирины- Александры «вынуждает» его подчиниться: «Приспе время облещися тебе в порфиру царскую». Боярский приговор был заменен указом постриженной царицы.
1 апреля Годунов во второй раз торжественно въехал в Кремль, причем церемония повторилась во всех подробностях. Духовенство и народ ждали Бориса за Неглинной. В Успенском соборе патриарх возложил на Бориса крест Петра Чудотворца, «еже есть начало царского государева венчания и скифетродержания». Только после этого Годунов прошел в царские чертоги и «сяде на царском своем престоле». И примечательно – в избирательной грамоте апреля месяца стояли подписи одних лишь духовных лиц, так или иначе находившихся во власти патриарха, а не Боярской думы.
Следующим шагом великого умельца в отношении придворных интриг стал, по выражению современников, «великий обман». Его клевреты начинают распространять слухи о нашествии крымчаков. Борис срочно собирает огромное войско и выступает с ним к Серпухову, где вместо вражеских войск его ждут послы хана с выгодными мирными предложениями. Борис угощает в стане под Серпуховом всех служилых людей пирами, одаривает богатыми подарками, так что они, вполне довольные новым самодержцем, «чаяху и впредь себе от него такого жалованья».
1 сентября, через восемь месяцев после кончины Федора Иоанновича, Борис Годунов венчается на царство и, к великому изумлению окружающих, заявляет: «Отче великий патриарх Иов! Бог свидетель сему, никто же убо будет в царствии моем нищ, или беден!» Мало того, рванув ворот сорочки, новый царь крикнет: «И сию последнюю разделю со всеми!» Это был ответ на глухую и непробиваемую оппозицию
