Между тем их беседа становилась все оживленней. Дама, казалось, умоляла офицера не требовать от нее большего. Квазимодо видел лишь молитвенно сложенные руки, улыбку сквозь слезы, поднятые к звездам глаза девушки и страстный, устремленный на нее взгляд офицера.
К счастью, ибо сопротивление молодой девушки ослабевало, балконная дверь внезапно распахнулась, и на пороге показалась пожилая дама. Красавица, видимо, была смущена, офицер раздосадован, и все трое вернулись в комнату.
Минуту спустя около крыльца зафыркал конь, и блестящий офицер, закутанный в плащ, проскакал мимо Квазимодо.
Звонарь дал ему повернуть за угол, затем с обезьяньим проворством побежал за ним, крича:
– Эй, капитан!
Капитан остановился.
– Что тебе от меня надо, бездельник? – спросил он, различив в темноте странную фигуру, которая бежала к нему, прихрамывая и раскачиваясь из стороны в сторону.
Квазимодо догнал офицера и смело взял под уздцы его коня.
– Следуйте за мной, капитан; тут неподалеку есть кто-то, кому нужно с вами поговорить.
– Клянусь Магометом, – проговорил Феб, – я где-то видел эту взъерошенную зловещую птицу! А ну, отпусти повод!
– Капитан, – продолжал глухой, – вы не желаете знать, кто вас хочет видеть?
– Говорят тебе, отпусти повод! – в нетерпении повторил капитан. – Ты чего повис на морде моего скакуна? Ты думаешь, это виселица?
Но Квазимодо, не собираясь отпускать повод, пытался повернуть коня. Не понимая, чем объяснить сопротивление капитана, он быстро проговорил:
– Идемте, капитан, вас ждет женщина. – И с усилием добавил: – Женщина, которая вас любит.
– Вот шут гороховый! – воскликнул капитан. – Он воображает, что я должен бегать ко всем женщинам, которые любят меня или говорят, что любят А вдруг эта женщина похожа на тебя, сова ты этакая! Скажи той, кто тебя послал, что я женюсь и чтобы она убиралась к черту!
– Послушайте! – воскликнул Квазимодо, уверенный, что он рассеет сомнение капитана, – идемте, господин! Ведь вас зовет цыганка, которую вы знаете!
Его слова действительно произвели сильное впечатление на Феба, но отнюдь не то, какого ожидал глухой. Вспомним, что наш галантный офицер удалился вместе с Флер-де-Лис за несколько минут до того, как Квазимодо вырвал приговоренную из рук Шармолю. С тех пор он, посещая дом Гонделорье, остерегался заговаривать об этой женщине, воспоминание о которой все же тяготило его; а Флер-де-Лис считала недипломатичным сообщать ему, что цыганка жива. И Феб был уверен, что несчастная «Симиляр» мертва и что со дня ее смерти уже прошел месяц, а может быть и два. Добавим, что капитан подумал в эту минуту о глубоком ночном мраке, о сверхъестественном уродстве и замогильном голосе необыкновенного посланца, о том, что уже далеко за полночь, что улица пустынна, как и в тот вечер, когда с ним заговорил монах- привидение. Да и конь его храпел, косясь на Квазимодо.
– Цыганка! – воскликнул он в испуге. – Значит, ты послан с того света?
И он схватился за эфес шпаги.
– Скорее, скорее! – говорил глухой, стараясь увлечь его коня. – Вот сюда!
Феб ударил его сапогом в грудь.
Глаз Квазимодо засверкал. Звонарь едва не бросился на капитана. Затем, сдержав себя, проговорил:
– Ваше счастье, что кто-то вас любит!
Он сделал ударение на «кто-то». Отпустив уздечку, он крикнул:
– Ступайте прочь!
Феб, ругаясь, пришпорил коня. Квазимодо глядел ему вслед, пока тот не пропал в ночном мраке.
– Отказаться от этого! О! – прошептал бедный глухой.
Он возвратился в собор, зажег лампу и поднялся на башню Как он и предполагал, цыганка стояла на том же месте.
Завидев его издали, она побежала ему навстречу.
– Один! – воскликнула она, горестно всплеснув руками.
– Я не мог его найти, – холодно сказал Квазимодо.
– Надо было ждать всю ночь! – запальчиво крикнула она.
В ее гневном движении Квазимодо прочел упрек.
– В другой раз я постараюсь не пропустить его, – проговорил он, понурив голову.
– Уйди! – сказала она.
Он ушел. Она была им недовольна. Но он предпочел покорно снести ее дурное обращение, лишь бы не огорчить ее. Всю скорбь он оставил на свою долю.
Больше цыганка с ним не виделась. Он перестал подходить к ее келье. Лишь изредка замечала она на вершине одной из башен печально глядевшего на нее звонаря. Но едва он ловил на себе ее взгляд, как тут же исчезал.
