– Да, нас повенчали разбитой кружкой на четыре года. Кстати, – добавил Гренгуар, не без лукавства глядя на архидьякона, – вы все еще помните о ней?
– А вы о ней больше не думаете?
– Изредка. У меня так много дел!.. А какая хорошенькая была у нее козочка!
– Кажется, цыганка спасла вам жизнь?
– Да, черт возьми, это правда!
– Что же с ней сталось? Что вы с ней сделали?
– Право, не знаю. Кажется, ее повесили.
– Вы думаете?
– Уверен. Когда я увидел, что дело пахнет виселицей, я вышел из игры.
– И это все, что вы знаете?
– Постойте! Мне говорили, что она укрылась в Соборе Парижской Богоматери и что там она в безопасности. Я очень этому рад, но до сих пор не могу узнать, спаслась ли козочка. Вот все, что я знаю.
– Я сообщу вам больше! – воскликнул Клод, и его голос, до сей поры тихий, неторопливый, почти глухой, вдруг сделался громким. – Она действительно нашла убежище в Соборе Богоматери, но через три дня правосудие заберет ее оттуда, и она будет повешена на Гревской площади. Уже есть постановление судебной палаты.
– Досадно! – сказал Гренгуар.
В мгновение ока к священнику вернулось его холодное спокойствие.
– А какому дьяволу, – заговорил поэт, – вздумалось добиваться ее вторичного ареста? Разве нельзя было оставить в покое суд? Кому какой ущерб от того, что несчастная девушка приютилась под арками Собора Богоматери, рядом с гнездами ласточек?
– Есть на свете такие демоны, – ответил архидьякон.
– Дело скверное, – заметил Гренгуар.
Архидьякон, помолчав, спросил:
– Итак, она спасла вам жизнь?
– Да, у моих друзей-бродяг. Еще немножко, и меня бы повесили. Теперь они жалели бы об этом.
– Вы не желаете ей помочь?
– Я бы с удовольствием ей помог, отец Клод. А вдруг я впутаюсь в скверную историю?
– Что за важность!
– Как что за важность?! Хорошо вам так рассуждать, учитель, а у меня начаты два больших сочинения.
Священник ударил себя по лбу. Несмотря на его напускное спокойствие, время от времени резкий жест выдавал его внутреннее волнение.
– Как ее спасти?
Гренгуар ответил:
– Учитель! Я скажу вам: Lpadelt, что по-турецки означает: «Бог – наша надежда».
– Как ее спасти? – повторил задумчиво Клод.
Теперь Гренгуар хлопнул себя по лбу.
– Послушайте, учитель! Я одарен воображением. Я найду выход… Что, если попросить короля о помиловании?
– Людовика Одиннадцатого? О помиловании?
– А почему бы нет?
– Поди отними кость у тигра!
Гренгуар принялся измышлять новые способы.
– Хорошо, извольте! Угодно вам, я обращусь с заявлением к повитухам о том, что девушка беременна?
Это заставило вспыхнуть впалые глаза священника.
– Беременна! Негодяй! Разве тебе что-нибудь известно?
Вид его испугал Гренгуара. Он поспешил ответить:
– О нет, только не мне! Наш брак был настоящим foris-maritagium[144] . Я тут ни при чем. Но таким образом можно добиться отсрочки.
– Безумие! Позор! Замолчи!
– Вы зря горячитесь, – проворчал Гренгуар. – Добились бы отсрочки, вреда это никому не принесло бы, а повитухи, бедные женщины, заработали бы сорок парижских денье.
