Тридцатого мая Раевские и Пушкин прибыли в Таганрог, а оттуда направились в Ростов, «что прежде был крепостью святого Дмитрия», как записано в дневнике Раевского. Наверняка можно предполагать, что долгими степными дорогами от Екатеринослава к лукоморью Пушкин снова и снова возвращался к образам своей поэмы. Курганы с каменными скифскими бабами и Саур-могила, орлы, парившие в знойном мареве, истлевшие кости в густом ковыле — все это были те места, где когда-то ратники великого киевского князя Владимира сражались с хазарами и печенегами, защищая родную землю. Это здесь храбрый витязь Руслан скрестил свой меч с хазарским князем Ратмиром (ведь древняя хазарская столица рядом — у Цимлянской станицы). Это здесь была вотчина злого волшебника Черномора, хозяина южных степей, прозванных «Диким полем»...
Отсюда д
Обо всем этом он вероятно думал, осматривая Таганрог — город, который Петр Первый задолго до основания Петербурга задумывал строить как столицу России. Пушкин отдыхал под вековыми дубами в гирлах Дона, там, где ржавели в речном иле могучие железные цепи — некогда страшный и опасный для кораблей подводный барьер, закрывавший путь к Азовской крепости. Как рассказывали, самая главная цепь — золотая, ее не успел увезти с собой султан-паша, и никак не отыщут теперь, сколько ни искали, казаки:
И еще многое виделось поэту на придонской дороге — небывалых размеров котел подле ерика у Синявки, в котором будто бы варили кашу для солдат во время осады Азова, развалины Лютика — турецкого форта на Мертвом Донце, обмелевший Темерник с остатками петровских корабельных верфей на оползающих берегах, а перед этим — руины некогда гордого, не покорившегося боспорскому царю Танаиса — города-легенды, города-загадки.
Здесь, у лукоморья, должно начинаться поэме!
И нельзя считать простой случайностью тот факт, что для второго издания поэмы «Руслан и Людмила», появившегося в 1828 году, Пушкин пишет стихотворное введение «У лукоморья дуб зеленый...». Этих чудесных строчек не было в первом издании. Нет их и в черновиках поэта, предшествовавших ссылке на юг и поездке на Дон.
Можно возразить: строки о лукоморье — это просто-напросто переложение одной из сказок няни Арины Родионовны, рассказанных Пушкину в Михайловском. И это будет правильно. Но прежде чем воплотиться в чеканные строки стиха, лукоморье предстало перед поэтом именно во время его путешествия с Раевскими на Кавказ.
Было это то самое лукоморье, что круто огибает руины Танаиса.
В тот год, когда Пушкин впервые свиделся с лукоморьем, Танаис действительно был не только городом-легендой, но и городом-загадкой. Лишь три года спустя керченский градоправитель И. А. Стемпковский, страстный любитель археологии, раскопал у хутора Недвиговки акрополь, до странности схожий с Ольвийским[4]. Тогда же высказал он предположение, что Недвиговское городище — это именно то место, где некогда существовал Танаис.
Стемпковский не ошибался. Но понадобилось почти полтора столетия, чтобы наука раскрыла загадку этого некогда могущественного города. Впрочем, сказать «раскрыла» будет не совсем точным. Еще и поныне курганы у лукоморья хранят немало тайн, на которые трудно дать определенный ответ.
Здесь, у Танаиса, вернее по реке Темерник, проходила граница Европы и Азии. Так считали в незапамятные времена.
А еще раньше, по преданию, здесь, в меотийских (приазовских) степях жило воинственное племя амазонок, состоявшее целиком из женщин. Мужественные и гордые, они сами пахали землю и сеяли хлеб, пасли скот, охотились на диких зверей, в изобилии водившихся в густых непроходимых лесах, а осенью устраивали веселые праздники у громадных костров. Если амазонкам угрожал враг, они меняли соху на лук и копье и умели постоять за себя. Сам Александр Македонский не рискнул отправиться против них в поход.
— Если я одержу победу над амазонками, — сказал он, — моя слава не возрастет. Если же они победят меня, это будет страшным позором. Будут говорить, что великого Александра побили женщины.
И полководец отменил свой поход.
Но в ту же самую пору, когда гремела по всему Ближнему и Среднему Востоку слава Александра Македонского, юноша Танаис — сын вавилонского жреца Бероса и амазонки Лизиппы — вздумал посмеяться над военными талантами женщин и был жестоко за это наказан. Богиня Венера внушила Танаису любовь к собственной матери, и юноша с отчаяния бросился в реку. С тех пор реку так и стали называть — Танаис.
Так гласит легенда.
Высокий холм, с которого Танаис бросился в воды широкой реки, существует и поныне. Вы сможете взобраться на него, увидеть голубую дельту Дона, а к западу от нее — берега Азовского моря, напоминающие по форме изогнутый лук. Вот оно — сказочное лукоморье, воспетое Пушкиным...
Древнее наименование Дона — Танаис — прочно удерживалось в географии античного мира. Упоминание о нем можно найти у Геродота и Страбона, у римских историков. В VI веке до н. э., когда в Причерноморье появились первые греческие колонии, название реки принял город, выросший в этих степях. А соседнее поселение стало Лакедемоном — в честь великой Спарты (по-гречески Спарта — Лакедемон)[5].
Греки везли в Танаис вино, ткани, предметы роскоши. Сарматы давали им в обмен на привезенные товары рабов, продукты скотоводства, рыбу. Между прочим, и само слово «Танаис» — наполовину сарматское, производное от «тон», «тан», что значит «вода», «река».
О Танаисе написаны сейчас десятки научных трудов. На его руинах открыт первый в Российской Федерации археологический музей-заповедник. Многие научные экспедиции работали в этих местах, раскопки не прекращаются и поныне. Например, совсем недавно здесь нашли мраморную доску, на которой начертано по-древнегречески: «С добрым счастьем!». И далее сообщается, что один из жителей города Хофрасм, сын Фаргабека, на собственные средства восстановил и отделал крепостные ворота «для города и купцов». Я не стану приводить результаты всех этих экспедиций. Хочу лишь помочь читателю воссоздать облик древнейшего города у лукоморья, что встал из небытия через шестнадцать с лишним веков после своей трагической гибели.
...Тесные улицы, похожие на лабиринт. Приземистые строения из неотесанного камня, крытые
