— Ладно, — вздохнул Муконин. — Есть у меня кушетка для гостей. Бесплатное койкоместо. Одну ночь можешь переночевать. А там, что-нибудь придумаем.
Она промолчала. Ну что ж, разве могло быть иначе? Только вот интересно: ему-то зачем лишние хлопоты? А может, просто подвернулся случай скрасить очередную черную ночь, и не завыть собакой?
Неожиданно повалил снег. Со всех сторон. И Муконину, поведшему за собой ее — слабый огонек чужой жизни, почудилось, будто черное небо выбрасывает к ним белые нити, чтобы оплести их, идущих, в паутину. Но все безрезультатно. Слишком влажные нити. Быстро тают. Только щекочут слегка по переносице.
Метрополитен был совершенно безлюден. Они сели в пустой вагон. На одно сиденье, напротив двери. Здесь, при вялом свете, Костя смог разглядеть свою спутницу. Личико оказалось на удивление приятным. Гладкая кожа, и даже естественный румянец на щеках, чувственные губы с едва различимым, но характерным изгибом. Чуть раскосые глаза, карие, мутные, как воды реки, глядели с интересом и боязливостью, что ли. Глядели из-под длинных и тонких бровей, отдаленно напоминающих гримасу печального клоуна. Соломенная прядь выбивалась из-под норковой «каски» с козырьком. Сколько ей, спросил себя Костя? Лет двадцать, пусть, двадцать пять, не больше.
— Как тебя зовут?
— Маша.
— Маша? Какое странное имя.
— Почему же странное?
— Ну, редкое.
— Обычное русское имя.
— Н-да, русское, — задумчиво протянул Муконин. — А меня Костей зовут.
— Тоже нормально.
Он почему-то усмехнулся.
— Откуда ты?
— Из радиационной зоны. Из Иваново.
— Город невест.
— Что?
— Город невест — когда-то так говорили про Иваново.
— А. Да, я слышала.
Поезд жутко завывал. В окнах мелькали лампочки туннеля. Станции не объявляли. Вагон просто останавливался, раздвигал створки, являя безлюдную платформу, запуская с ветерком холодные запахи бетона и смолы шпал, и долго и монотонно жужжал осами. Затем створки закрывались, и поезд снова завывал и разгонялся.
— Как ты оказалась одна? Ведь беженцы приезжают организованными группами.
Он чуть наклонился к Маше, повеяло слабым запахом духов. Что-то цветочное, притягивающее. Черт возьми, какая редкость в наше время!
— Вся моя семья погибла. Я уехала из зоны сама по себе.
Он хотел сказать что-нибудь вроде: «сочувствую» или «это ужасно». Но любые слова казались ни к месту, выглядели банальными до неприличия и ненужными. И он промолчал. Только тупо уставился на ее руки. Тонкие изящные пальцы с ухоженными малиновыми ногтями нервно теребили краешек платка. Спиральное колечко на мизинце — короткая серебряная пружинка.
Муконин жил рядом со станцией метро, в районе, удаленном от центра города. Здесь он чувствовал себя уверенней, даже без старого офицерского Макарова, который сдал на обмен. Было темно и тихо. Снегопад кончился также неожиданно, как начался. Патрулями и не пахло. Маша шла рядом, по правую руку, понуро глядя под ноги, на снег.
Он уже жалел, что взял ее с собой. «И зачем мне это?» — вертелось в голове. Когда долго живешь один, к одиночеству привыкаешь, и оно уже не кажется трагическим, и ты даже начинаешь бояться его нарушить. Но, может быть, это-то и страшно?
Ему показалось, что-то присутствует. Легкая тень метнулась впереди. Костю кольнуло, сердце затикало взрывным устройством. Он взял спутницу за руку и тихо сказал:
— Что бы ни случилось, главное, не бойся. Слушайся меня.
Затаив дыхание, они зашли в арку длинного дома. Впереди материализовались два болвана, и сзади синхронно выплыл один, преграждая пути отступления. Один из тех, что встали на пути, тихо свистнул.
— Эй, тормозни-ка!
Костя остановился. Ему показалось, что девушка вцепилась в него ногтями, словно кошка.
— Телка, сумочку гони. А ты — лопату.
Муконин на секунду оглянулся, чтобы оценить обстановку. Тот, который сзади, остановился у входа в арку и двигаться, по всей видимости, не собирался. Другие двое угрожающе приближались. Костя слегка отстранил девушку и достал зажигалку. Огонек выхватил вязаную шапочку, смуглое лицо со скулами, напоминающими лошадиный оскал, пустые пьяные глаза. Этот остановился напротив Кости и навел газовый пистолет. Второй преспокойно держал руки в карманах, очевидно, чувствуя общее превосходство. Его чернобровое лицо имело характерные черты. Башкир или казах, что-то в этом роде. Жадно разглядывал Машу.
В эти несколько мгновений Костя отчаянно соображал, как выкрутиться. Ноги предательски ослабли, но он сжал кулаки и усилием воли напрягся.
Похоже, просто безработная шайка. Не беглые зэки и не малолетки. Есть шанс справиться и с тремя. Не силой, конечно, а хитростью. Если успею.
Но он не успел. Точнее, успел лишь совершить главное. Тип с лошадиным оскалом, как и предполагалось, не знал или просто не ожидал классического приема против пистолета. Костя резко отступил влево и левой же рукой захватил запястье бандита. В одно мгновение пистолет оказался в правой руке Муконина. А парень с лошадиным оскалом, натужно воя, согнулся в три погибели, получив одновременно пинок в живот. Костя тут же навел пистолет на второго.
Но он не успел. Не успел, чего и боялся, уследить за третьим, который сторожил сзади. Раздался короткий визг. Третий уже обнимал Машу со спины, она как-то странно задирала голову, и под маленьким точеным подбородком блестело лезвие ножа.
— Эй, мудила, бросай пистолет, или я ей глотку перережу!
Времени раздумывать не было.
— Ну и что, режь, — спокойно сказал вдруг Костя. — Она мне никто. А я вас тут всех перестреляю до полусмерти. А потом патруль вызову. Потому что у меня чип. Знаешь новую фишку? Сейчас гребут без суда и следствия. Мне даже превышение не пришьют.
Это подействовало.
— Белый, оставь, уходим, — бросил башкир.
Белый убрал нож и выпустил Машу. Но напоследок все-таки дернул за сумочку. Девчонка оказалась не промах, удержала. Костя выстрелил в стену для острастки. Бандиты, матерно ругаясь, рванули вперед из арки и скрылись.
Костя пропустил девушку вперед. «Умный дом» включил свет в прихожей. Запахло картофельными очистками и рыбьими головами. Костя поморщился. «Лучше бы ты умел перерабатывать отходы». Маша остановилась посреди прихожей, стянула с плеч платок, поглядела на хозяина. Взглядом щенка, вопрошающего, можно ли прилечь на коврик.
— Не стесняйся, чувствуй себя как дома, — бодро сказал Муконин.
До чего глупая фраза, тут же подумал он. Разве может сравниться чужое с собственным углом? Даже в дружеских хоромах не так уютно, как в родном шалаше.
Он помог Маше снять полушубок. Гостья оказалась в красивой кофточке, зеленой с белыми
