лишь практических повседневных забот. Для него чрезвычайно важен вопрос о духовных основаниях его жизни.
Насколько легко современному молодому человеку, естественный материализм которого гармонично перерастает по мере приобретения основ научных знаний в органически ясное понимание сущности бытия, настолько же трудно было Жану, прошедшему длительную и систематическую школу религиозного воспитания, совершить скачок в царство духовной свободы. Он сделал его, и это был акт настоящего мужества.
Католическая идеология с ее проповедью самоуничижения, смирения, подчинения и отказа от права думать самостоятельно о коренных вопросах жизни весьма удобна для слабых духом, ибо она снимает ответственность, дает готовые рецепты, избавляет от мучительных сомнений. Жану предстояло отбросить все это и опираться впредь только на свой разум. Первое чувство, которое он испытал, — страх перед тяжелым бременем свободы духа, когда надо либо все решать самому, либо отдаться во власть моральной анархии, когда скепсис перерастает в изощренный эгоизм. И только сильные и цельные характеры находят точку опоры в себе и в своих идеалах. Для Жана они сводятся теперь к стремлению жить для блага всех, ибо он решительно отказался, как об этом писал несколько лет спустя, жить только для себя. Конечно, основы его нового духовного облика были еще довольно неопределенны. Но Рубикон, за которым осталась страна успокоительного и рабского религиозного сознания, был уже позади. Отныне перед ним суровая и требовательная область интеллектуальной самостоятельности.
Первый, кому Жан поведал о том, что утратил католическую веру, был его друг и товарищ по лицею Бодрийяр, который в будущем (еще одна шутка судьбы) станет епископом. Но как ему отныне вести себя с ревностным католиком Дельтуром, человеком, бескорыстно сделавшим для него так много? Вот первая трудность его нового положения. Поразмыслив, Жан ничего не сказал своему доброму покровителю. Мало того, он продолжал сопровождать старика к мессе. Что же это, страх, лицемерие, практические соображения? Обстоятельства всей его дальнейшей жизни тысячами фактов свидетельствуют, что Жорес никогда не знал страха, что лицемерие было полной противоположностью его натуры, что практицизм он понимал только в качестве линии поведения, полностью соответствующей его идеалам и взглядам. Он мог заблуждаться, но обманывать — никогда!
Однако Жорес был убежден в принципиальной целесообразности компромисса, считая его наиболее безболезненным способом выхода из сложной, противоречивой ситуации, В компромиссе он видел наилучшую возможность достичь цели таким образом, чтобы как можно меньше задеть противоположные интересы других. Терпимость — одна из важнейших черт характера Жореса с дней юности. «Его симпатия к людям была настолько всеобщей, — писал о Жоресе Ровен Роллан, — что он ни мог быть на нигилистом, на фанатиком. Любой акт нетерпимости отталкивал его».
Благодаря этому дружба Жореса с Дельтуром выдержала все испытания. Консервативный католик и антиклерикальный социалист, несмотря на полное отсутствие какой-либо политической общности, надолго сохраняют самые теплые взаимные чувства.
Между тем приближалось время, когда Жорес должен был закончить учебу в Сент-Барб. Однажды Дельтур предложил Жану подумать об участии в общем конкурсе выпускников средних школ Парижа и Версаля 1887 года на лучшее выступление. Возник вопрос о теме. Жана давно привлекала фигура Жака Амио, того, кому Монтень отдавал пальму первенства среди всех французских писателей XVI века. Амио прославился прекрасными переводами античных классиков, особенно Плутарха, на французский язык. История сохранила память о том, что король Франциск I приказал выдать ему денежное вознаграждение. Но что явилось поводом для щедрости короля? Жорес сделал благодетелем талантливого, но жившего в крайней бедности переводчика, епископа Пьера де Кастеля, занимавшего при дворе должность личного чтеца короля. Его письмо к Франциску I с просьбой о помощи Жаку Амио и стало темой сочинения, темой, очень близкой и понятной Жоресу, Ему нетрудно было воссоздать прошение о помощи способному бедняку. Ведь сам он учился лишь благодаря стипендии, которую выхлопотал для него Феликс Дельтур. Жорес очень высоко оценивал роль античной классики для культурного развития и воспитания гражданских чувств французов. Поэтому он сумел убедительно доказать, что субсидия переводчику принесет пользу стране. Жорес заявлял от имени де Кастеля, что сочинения Плутарха «научат французов, как можно соединять мужество с осторожностью, щедрость с бережливостью, свободу с порядком». Импровизация отражала две главные идеи, которые, по-видимому, характерны для 18-летнего Жореса: горячее сочувствие к бедности и преклонение перед классическими добродетелями античности.
Речь удалась блестяще, и Жорес получил на общем конкурсе первую премию, увенчав этой победой свою учебу в Сент-Барб. Если в первое время профессора лицея говорили, что Жорес «прекрасный ученик», то теперь о нем отзывались: «Ум тонкий и высокий».
Ну а как обстояло дело с политикой? Ведь наш герой рос и развивался в столице самой политической страны мира, где, не затихая, кипела бурная общественная жизнь. Тем более что в годы возмужания Жореса Франция переживала один из критических периодов своей истории, когда решался вопрос о том, будет ли страна, где за восемьдесят лет свергли четыре монархии, республикой или в ней опять воцарится божьей милостью король или император. После того как Парижская коммуна была потоплена в крови, начинается смутное время, когда на французский трон претендовало сразу три монархии: Бурбонов, Орлеанов, Бонапартов. Только в 1875 году наконец принимается решение об установлении республиканского строя (большинством в один голос!). Но и после страна еще несколько раз была на грани монархической реставрации. С 1873 по 1879 год Францией правил в качестве президента республики ярый монархист Мак- Магон, этот, по словам Энгельса, «величайший осел Франции». Франция потешалась над глупостью маршала, олицетворявшего все самое косное, реакционное и нелепое в истории страны. Когда Мак-Магону, показывая паровую машину, сообщили, что она имеет мощность в двести лошадиных сил, он потребовал проводить его на конюшню, чтобы самому убедиться в этом.
Только после выборов 1876 года, когда республиканцы победили и потребовали от Мак-Магона подчиниться или удалиться, он вынужден был подать в отставку. Но хотя буржуазия теперь в большинстве стала республиканская, ее прогрессивная роль после Коммуны была уже делом прошлого. Даже сравнительно левые буржуазные лидеры вроде Гамбетты превращались в политиканов, умело эксплуатирующих республиканские чувства. На арену политической жизни Третьей республики, родившейся в 1875 году, выступал рабочий класс, хотя он еще и не оправился от трагического поражения 1871 года. Монархисты разных направлений, буржуазные республиканцы всех оттенков, возникающие новые социалистические течения, сталкиваясь и вступая друг с другом в ожесточенные схватки, превращают политическую жизнь Франции в сложный и пестрый калейдоскоп. Но, как это ни странно, в юношеские годы Жорес ничем не проявлял интереса к общественной жизни, хотя, несомненно, он уже тогда явно симпатизировал республике. Человек, рожденный для политики, не обнаруживал своих политических склонностей. Да и были ли они? Некоторые эпизоды этих дней жизни молодого Жореса заслуживают внимания большего, чем это покажется на первый взгляд…
Успех на общем конкурсе открыл перед Жаном путь в Высшую нормальную школу. Но впереди еще целое лето домашней жизни, столь заманчивой для Жана. Собрав свои пожитки, он устремляется в Кастр. Вот и родная ферма Федиаль, где ничего не изменилось, те же знакомые холмы, красные черепичные крыши и обычный для южной Франции запах чеснока. Вот и любимая мать, Меротта, как ласково и шутливо звали ее сыновья. Приехал и младший брат Луи, тоже не без успехов: он принят в военно-морскую школу.
Наступает большой день для всей семьи. В честь успехов Жана коллеж Кастра устраивает торжественный обед. Знакомый двор, гладко утоптанный поколениями ученических ног, несколько старых платанов, а сразу за стеной древняя башня монастыря кордельеров. Сегодня двор празднично украшен, развеваются флаги. Все это в честь одаренного питомца, добившегося успеха в самом Париже.
Аделаида выступает в сопровождении обоих своих сыновей. Отец — Жюль Жорес уже настолько болен, что его пришлось привезти в тележке. Представлено и семейство Барбаза во главе с дядей Луи. Приехал сам адмирал Жорес. Обед удался на славу. Лауреат ест за шестерых, и даже адмирал милостиво чокается с ним.
Супрефект произносит пышную патриотическую речь. При этом вполне в духе времени, избегая слова «республика», он закапчивает возгласом:
— Да здравствует Франция!
И вдруг сквозь гром аплодисментов звонко раздается молодой голос:
