– Вы поедете прямо к его дому, – продолжил переводчик. – В нужный момент мы пригласим вас в квартиру. Идет?
Астатти угрюмо кивнул. Ему не нравились эти кровожадные уголовники, напоминающие своими манерами пиратов из исторических кинолент… В них не было ни грамма какой-либо культуры, как, впрочем, и вообще человеческого естества, кроме оболочек, заключавших в себе сумеречную суть нетопырей…
Но выбирать не приходилось.
Вечером поступила информация: Михеев отъезжает вместе с женой от дома на машине, следуя, по всей видимости, в гости: с цветами и какими-то пакетами…
– Собираемся, – сказал переводчик Астатти. – Сейчас его наши ребята – в момент… А если он еще в этих гостях и соточку граммов дерябнет… Во будет класс!
Среди замызганных грязью машин, цепочкой жавшихся к тротуару, Ракитин сразу выделил свою, новенькую: цвета «мокрый асфальт», с литыми дисками и угольно-черной, еще не успевшей запылиться резиной. И забрезжил в сырой темени ночной улицы вожделенный мираж, носивший оттенок гавайских воспоминаний: море в солнечной дымке, плеск и блеск синей волны, базальтовые откосы…
Он поймал губами мелкую случайную снежинку, прислушался к ночным звукам: неясным гудкам, скрипу качавшихся на ветру проводов, перестуку капели…
Прошуршали сосульки в водостоке, с грохотом вывалившись наружу, рассыпавшись по тротуару звонким искристым льдом.
На одном тяжком усилии вдруг вспомнились все десять долгих последних лет мыканий, корпения на каждодневной, опостылевшей службе. Да и чего только не было за эти годы! Квартирные размены, съезды; умоляющие глаза первой жены, напряженное недоверие к нему новой тещи и тестя, рождение сына, его болезни; хроническое недосыпание…
Наконец, долгий период безденежья, когда жену, назначенную заместителем редактора одной из городских газет, выгнали с работы: очередной выпуск, за который она отвечала лично, не содержал в тексте упоминания фамилии великого партийного лидера… Да, было и такое, ушедшее в темень прошлых невзгод.
Итог же внешне таков: новенький автомобиль с хрустальными оконцами фар, дубленочка, под ней – костюмчик от портного-интеллектуала, грядущая жизнь в Испании… Тупик. Уютный. Опять.
– Тьфу ты, – вырвалось у Ракитина с каким-то внезапным ожесточением. – Жизнь все-таки… по большому счету… мура!
– Очень крепкая мысль! – сказала Людмила.
Он обернулся, уловив в ее ускользающем взгляде не то чтобы неприязнь, а ровное, холодное отчуждение, далекое от какого-то вздорного каприза.
– В чем дело? – Усевшись за руль, мельком взглянул на сосредоточенное лицо жены. – Я что… вел себя… не так?
– Вел ты себя безукоризненно, не волнуйся.
– Так в чем причина? – Он откинулся на сиденье, наслаждаясь урчанием новенького двигателя, еще не пропавшим запашком краски, чистотой приборных стекол.
– Если вкратце – ничему не рада. – Она медленно провела пальцем по запотевшему оконцу.
– А конкретнее?
– Переживаю за мужа. Который тоже ничему не рад. Может, объяснишь, что с тобой? Я же чувствую…
– А-а, чушь и блажь! – Он притопил заслонку и тронул машину с места. – Не бери в голову. Ну, припадок неврастении. С кем не бывает.
– Думаю, нам все-таки следует объясниться, – сказала она.
– Получится беспредметный разговор, – отрезал Ракитин. – У меня очень неконкретные претензии к бытию и к себе: существую по стандарту, по инерции, рву сиюминутные блага и на большее негоден. То есть комплекс неудовлетворенности сытого. Подробности опускаю.
– Хочешь послушать мое мнение насчет подробностей?
– Валяй.
– Когда-то тебя, небесталанного математика и как бы даже интеллектуала, перестал устраивать… ну, скажем, уровень мехового ателье. Заочно прошу прощения у Зои. Тем более вины ее здесь нет никакой. Моя кандидатура в какой-то момент показалась тебе более подходящей. Не думаю, что тут сыграла роль моя должность завотделом крупной газеты, но, так или иначе, началась у тебя новая жизнь с новой женой. А теперь все снова приелось. А работа вообще превратилась в обязаловку и в кондовое ремесло…
– Не будем насчет работы. Вкалываю, как маятник. Или чего, инкриминация бездуховности? В таком случае – оглянись на всю страну. Редко кто уже книгу в руки берет…
– Ну, заодно приелась и я, – продолжила она бесстрастно.
– Есть предложение: помолчать, – сказал Ракитин с мягкой угрозой.
– Добавлю, – не реагируя на его слова, продолжила она. – Смена жен в итоге повлекла за собой и смену любовниц.
– Постскриптум ошибочен, – отозвался он. – Домыслы, близкие к ненаучной фантастике. Даже не хочу вникать, каким ветром их нанесло. И – прошу: прекрати эту идиотскую беседу. Да, я многим неудовлетворен. В судьбе, в жизни, но это нормальное состояние думающего человека. А может, и счастлив я маетой? Кто знает… В любом случае тебя мои внутренние психозы касаться не должны. Носят они характер временный, и наша суровая жизнь быстренько отметет их в сторонку, как и прочий несущественный вздор.
– Все-таки много у тебя в душе мути, дорогой, – сказала она.
