знакомой ему располневшей пожилой теткой, которая, как выяснилось после двух-трех слов, и стояла два часа назад, опершись на барьер и подняв руку с жезлом, когда он проезжал по мосту в автобусе… А вот теперь она сдала смену.
— Ну… Как живешь? — спросила она тусклым голосом. — Жена? Детишки…
— Разведен. Давно. Детей нет, — ответил он сухо, помолчал, подумал и спросил: — Ну а у тебя как? Как жизнь?..
“И из-за этой я мог кинуться под поезд!”
Прозоров дернул лицом и как-то криво ухмыльнулся той половиной рта, которую Ольга, стоявшая сбоку, не могла видеть.
— Как видишь, — вздохнув, отвечала она. — Как у людей… Сына убили в прошлом году.
— Чечня?
— Какая там Чечня, Прозоров… Тут у нас самих такая Чечня, что хоть продавай все и беги куда глаза глядят… Бандиты…
— Да, велика Россия, а бежать некуда, — нейтрально посочувствовал Иван.
“Елки-палки! — поеживался он внутренне. — И эта чужая толстая баба в телогрейке могла быть моей женой. И надо было бы сейчас идти в дом, ложиться с ней в койку…”
— Муж как? Пьет?
— Да обычно… Как у людей… Не особо на эти зарплаты разопьешься…
— Это верно… А помнишь ту старуху, у которой мы жили?
— Хозяйку вашу, что ль? Так себе… А что?
— Да ничего… Просто спросил…
Перекинулись еще несколькими вымученными фразами, и наконец, постучав по циферблату часов, Иван приподнялся со скамейки, вздохнул и соврал:
— Пора. Поезд… Цигель-цигель…
Она, пожав плечами, взялась рукою за калитку.
Говорить им было абсолютно не о чем.
Прозоров повернулся, сделал несколько шагов и вдруг захохотал радостно и облегченно, ничуть не заботясь о том впечатлении, какое производит его дурацкий смех на застывшую у калитки незнакомую и чужую тетку по имени Ольга.
Должно быть, ей так же жалок и чужд был этот явившийся невесть откуда самозванец, присвоивший себе дорогое для нее имя, постаревший неудачник.
Через полчаса пустой автобус, который теперь вез Прозорова обратно на вокзал, въехал на мост. Внизу по-прежнему одиноко и грустно мигал красными фонариками ненужный переезд, перегораживал пустую дорогу, и маленькая тетка стояла, опершись на барьер и подняв руку с жезлом.
“Кто знает, а может, если вдуматься, то мне самый резон именно сейчас кинуться с этого моста на рельсы, — мелькнуло у Прозорова. — Самый резон… Впрочем, что за бред! Нет, Ваня, ты лишь в начале пути, и прерывать его на старте категорически не стоит. Вперед в новую жизнь, вот так!”
И новая эта жизнь, чье не вполне благополучное зачинание поневоле сеяло в уме Ивана серьезные и обоснованные сомнения, встретила его во всей своей обнаженной красе. Солнце садилось за полями, длинные тени лежали на земле, синели на нежном розовом горизонте дальние леса, и просторы земные были величественны и смиренны.
Еще издалека, с берега озера, увидел он два джипа, стоящие у ворот дома брата. Прозоров, следуя профессиональному наитию, нырнул в кусты и, пригибаясь, пошел стороной, направляясь к дому с тыла, где густой и высокий боярышник высился над забором. Пройдя десяток метров, вздрогнул, услышав тугой винтовочный выстрел, вслед за которым жалобно завизжала собака. Грохнул еще один выстрел, и собачий визг прекратился. Прозоров упал в траву и пополз.
“Никаких эмоций, никаких чувств и эмоций, — вдалбливал он сам себе, осторожно подползая к забору. — Все на одном ледяном расчете и на голом анализе…”
Он твердил эти фразы, одновременно понимая с окончательной и безнадежной ясностью, что рассчитывать в данной ситуации на что-либо и на кого-либо ему абсолютно не приходится, и финал происходящего будет неотвратимо гибельным и страшным.
Отодвинув подгнившую доску забора, он взглянул во двор, и с первого же взгляда уяснил, что у врага, по меньшей мере, десятикратный перевес в живой силе, не говоря уже о вооружении. Иван еще раз остро пожалел, что оставил свое оружие в Москве.
“Спокойно, уйми нервы, — продолжал он внушать сам себе. — Эти скоты застрелили собаку для острастки, пугают… Но людей они убивать не станут, побоятся вот так, в открытую… Да и какой смысл убивать тех, кто приносит хоть какой-то доход? Глупо. Напустят страху, и — уберутся… Нет, завтра же — всех этих дурачков в охапку и — к черту отсюда…”
Из дома донеслись громкие женские вопли, хлопнула дверь и несколько бандитов выволокли во двор сперва покорного брата Андрея, которого била крупная дрожь, а вслед за ним — упирающихся Ленку и Верочку.
“Вот же, кретин! — ругнул себя Прозоров, чувствуя, как ледяная лапа сжала его сердце. — Надо же было оставить все в Москве! Дачник безмозглый! — Он сжал кулак, словно ощутив на ладони и пальцах шероховатые насечки пистолетной рукояти. — Спокойно, Прозоров, думай, думай!..”
Из толпы братков, скучившихся во дворе, взгляд Ивана выделил коренастого, коротко стриженного крепыша, одетого в спортивный костюм. В руках его был топор.
— Так, первый Тимоня! — громко выкрикнул он, подавая топор тщедушному, боязливо отступающему в сторону малому.
— Ферапонт, я счас, счас… — потерянно озираясь, бормотал тот.
— Ты чего, сучара, пятишься?! — заорал Ферапонт. — Ты чё, подонок, выделываешься?! На колени, сука!
— Я возьму, Ферапонт, я счас…
— Всем смотреть, падлы!
Прозоров закусил зубами траву и в глазах у него поплыло.
— Всем крови приобщиться, — кричал уже один черный голос из мрака и никаких человеков не было во всей вселенной. — Всем, падлы, губы намазать!..
Прозоров горел в косматом багровом пламени, корчился и задыхался в черном дыму.
Он с трудом поднялся на колени и стал откатываться прочь от горящего дома и от горящего сарая.
Там, под этой пылающей гудящей крышей, вместе с сухим сеном, вместе со щелью в крыше, вместе с золотым солнечным лучом и редкими пылинками, выгорали и осыпались седым пеплом все его тихие воспоминания о далеком, грустном, ласковом — человеческом прошлом.
ГОРОДСКИЕ СТРАСТИ
Благотворные перемены последних лет, произошедшие в стране, конечно же, не обошли стороною и славный город Черногорск, известный на весь свет своим обогатительным комбинатом. Градообразующий этот комбинат, построенный еще в тридцатые годы руками комсомольцев и заключенных на месте старинного села Черногрязь, ныне, благодаря конверсии, вот уже лет пять как перестал коптить небо и травить окружающие реки ядовитыми тяжелыми элементами. Оборонные заказы исчерпались, а так называемые гражданские исполнялись при помощи новой импортной техники, закупленной, впрочем, отнюдь не для блага трудящихся, а для эффективности их труда. Тем не менее экология значительно улучшилась — воздух больше не пах аммиаком, из туч не лилась на головы серная кислота, очистились родники, запестрели луга и зазеленели рощи… Казалось бы — живи, человек, да радуйся… Дыши глубже…
Однако если хотя бы ради простого любопытства, исследовать цифры местной статистики именно за
