мощных вётел и тополей. Снились бескрайние поля хлебов, лесные просеки и, конечно, снился тот, который должен быть всегда рядом с ней. Было бы очень хорошо уговорить поехать с собой маму, да и Кондратия Степановича не мешало бы прихватить! Ему полезен деревенский воздух. Втроём они так много принесли бы пользы. Мама вряд ли согласится оставить клинику, и всё же поговорить следует. К тому же необходимо попросить маму и за Марию Петровну. Эти дни Агничка не решалась подступиться к матери. В клинике стояла напряжённая пора. Поступило сразу несколько тяжелых больных, возле тракториста постоянно дежурил Ранцов, а иногда и мама или Кондратий Степанович.
Но вот как-то раз, когда Агничка лежала уже в постели, мать пришла домой весёлая.
— Терентьеву лучше? — догадалась Агничка.
— На вторник назначаем операцию…
Мать провела ладонями по щекам, потерла их, как иногда делают малыши, если чему-нибудь радуются. Стремительно пройдя к окну и откинув штору, она распахнула его.
— Вечер-то какой тёплый!
Заметив на подоконнике кувшин с черемухой, она по-ребячьи подула на одну из веточек, осторожно потрогала пальцем белевший, точно молочный зубок ребёнка, нежный лепесток.
— Уже черёмуха? Откуда?
Агничка встрепенулась. Кажется, наступил подходящий момент для разговора.
— Понимаешь, мама, как всё странно получилось! — начала она, поёживаясь от холода, хлынувшего в окно. — Ты, наверное, удивишься, если я тебе сейчас расскажу и попрошу об одном важном деле… Нет, ты не смейся…
Сбросив с плеч красную вязаную кофту, мать подсела к Агничке.
— Ну, выкладывай свои тайны и свои просьбы, я сейчас добрая…
Агничка ткнулась лицом к ней в колени. Она собиралась попросить за больную Климову, и неизвестно почему, но, кажется, выболтала всё до капельки. Её радость и мечты были такие светлые, что умолчать даже о мелочи казалось невозможно. Она говорила и говорила, изредка поднимая голову и с тревогой взглядывая на мать. Нет, та не смеялась. Мать слушала внимательно, серьёзно, поглаживая её по плечу.
— Ты помнишь больную Климову? Она лежит в двенадцатой палате. Такая красивая, с толстыми косами. Это Володина мама!
Рука матери задержалась, и Агничка вдруг почувствовала её тяжесть на своём затылке.
— Я обещала Володе, что ты сама её прооперируешь! Ведь ты не откажешь, мамочка? Понимаешь, здесь просто дело чести. А то он подумает, что я просто хвастаюсь. И Мария Петровна… Знаешь, как ей хочется жить…
Мать приподняла её голову с колен.
— Давай-ка спать, девочка, — неожиданно проговорила она. — Как все-таки я устала.
Лицо матери и в самом деле казалось утомлённым и словно постаревшим…
За окном тихо и грустно. Где-то очень далеко, на тёмном небе тлеет последняя лиловая полоска позднего заката.
Заснуть невозможно — она лежит с открытыми глазами. Странно и непонятно всё складывается. Думалось, что прошлое уже не волнует, забылось, боль утихла, и вот снова…
Неужели до сих пор она продолжает любить человека, давно ушедшего из жизни? Иначе почему так остро вспыхнула обида, а память вернула минувшие дни.
Муж… Любимый, родной человек! Вот он стоит перед ней, высокий, чуточку растерянный, в накинутом на плечи макинтоше, с чемоданчиком в руке. Он уходит навсегда! Свой уход он объясняет просто и кратко — полюбил другую женщину… А она? Нет, она не расплакалась, не остановила его, не пыталась удержать и расспрашивать! Она лишь прикусила до крови губу да погладила ручонку спящей в кроватке дочери.
А потом… В ту дождливую ночь, не зная, куда девать себя от тоски и горя, она забрела в клинику. Долгий разговор произошёл у неё в ту ночь с ведущим хирургом. Незадолго до этого Кондратий Степанович получил извещение о гибели своего младшего сына Петра и твёрдо решил уйти на фронт..
— Моё место, матушка, там, — сурово заявил но. — А это… — он сделал широкий взмах рукой. — Это оставляю всё на вас. Запомните, наша клиника на особом положении. Теперь здесь госпиталь — значит, тоже фронт.
Будто не замечая её глаз, страшных и неподвижных, промокшего до нитки жакета и туфель, облепленных грязью, он заставил её надеть белый врачебный халат и в торжественном молчании повёл по палатам. Он задерживался у каждой койки, словно с рук на руки передавал каждого человека. Он молча давал понять, что она в ответе за жизни этих людей и должна забыть своё маленькое горе ради всеобщего, неизмеримого.
Лекарство, прописанное старым другом, оказалось сильно действующим. Не оставалось свободного часа для личных дел и тяжёлых раздумий.
Гибель мужа па время снова заставила пережить немало трудных минут, а затем всё забылось, потускнело и осталась лишь лёгкая грусть об утерянном счастье.
Увидя «новенькую», Галина Ивановна вдруг растерялась. Оказывается, достаточно было той далёкой и единственной встречи, когда-то ночью, в вестибюле, чтобы память навсегда сохранила эти тонкие нежные черты лица.
Да, она врач! В палате лежит больная, ожидающая её помощи! Но что поделаешь? Она тоже человек, обыкновенный человек с присущими ему слабостями. И сердце у неё женское, памятливое и обидчивое.
Ну что же! Хирургов в клинике достаточно!.. А как быть с Агничкой?
Галина Ивановна была ошеломлена и испугана признанием дочери. Как мать, она сразу поняла, что для девушки наступила самая светлая и беспокойная пора юности. Рассказать дочери о прошлом, потребовать не встречаться с сыном той, другой… Нет! Она не могла, не имела права на такую жестокость. Сама она испытала беду… и подвергнуть такой же беде дочь?
А если всё же попытаться, пересилить себя, заглушить боль и брезгливость? Операция предстояла серьёзная и долгая, и кто знает, как поведёт себя ожесточённое, обделённое любовью сердце? А вдруг дрогнет рука?
Галине Ивановне казалось, что она попала в заколдованный круг, из которого не видела выхода. В отчаянии она повернула голову в сторону спящей дочери, стараясь разглядеть в полутьме её лицо. Девушка дышала ровно, спокойно и, кажется, чему-то улыбалась во сне.
Это был самый удобный момент провести Володю повидаться с матерью. Начался тихий час, а хирурги готовились оперировать Терентьева.
Володя робел. Агничка не могла смотреть на него без смеха. Пока она выпрашивала для него халат и доказывала дежурной, что пропуск на посещение Климовой выписан и она сама принесёт эту несчастную бумажонку, парень стоял безмолвно, зажав в кулаке пучок какой-то травы.
Наконец халат был получен, и они благополучно прошмыгнули за дверь. На лестничной площадке перевели дух. Фыркнув в ладошку, Агничка кивнула на траву, которую Володя бережно сунул в карман халата.
— Лучше выбросьте в окно, — посоветовала; она шёпотом.
Володя глянул на неё обиженно и удивлённо.
— Что вы! Это же всходы! Новый сорт пшеницы, маме покажу… Вы обманули дежурную? Да? У вас карантин? Вам может попасть?
Агничка приложила палец к губам, потянула Володю за собой. На счастье, кроме двух больных, навстречу никто не попался.
— Сюда, — шепнула она, подводя к двери одной из палат. — Идите… — Насторожённо поглядывая по сторонам, девушка остановилась в коридоре у окна.
Мимо прошла старшая операционная сестра. Две санитарки, переговариваясь вполголоса, провезли тележку по направлению шестой палаты. Из операционной донёсся повелительный голос матери.
«Нервничает», — подумала Агничка с тревогой.
Сегодня мать заснула на рассвете. Они засиделись с Кондратием Степановичем за книгами, разбирая
