— Что с тобой? — услышала она взволнованный голос Вильяма.
Девушка рванула к выходу, бросив через плечо:
— Я хочу уйти.
Она не видела, последовал молодой человек за ней или нет, сотни взглядов устремились на нее и один, до боли обжигающий затылок. Казалось, вот-вот распушенные волосы воспламенятся.
До выхода из зала оставалось каких-то десять шагов, когда перед ней вырос Лайонел. Он поймал ее за талию и резко притянул к себе.
— Неужели ты и впрямь рассчитывала вот так просто уйти? — насмешливо заглянул он ей в глаза.
— Мне нехорошо, — промямлила она, в тщетной попытке освободится от его руки.
Лайонел несколько секунд наблюдал за ее усилиями и потащил за собой.
— Отпусти! — взмолилась Катя.
Молодой человек ее не услышал, тогда она попытались остановиться, затормозив каблуками, но и это не помогло. Она поехала за ним по скользкому полу как на коньках.
— Что за дурочка, — склоняясь к самому ее уху, прошипел Лайонел. — Это всего лишь танец!
— Я не хочу с тобой танцевать, — ответила она, все же переставая сопротивляться.
— Глупости! Конечно, хочешь.
Они поднялись по ступенькам к фонтану. Катя как увидела, сколько там крови, желудок болезненно сжался, а голова от густого запаха железа закружилась.
Девушка посмотрела на Вильяма, застывшего неподалеку от выхода. Вмешиваться он явно не собирался, но по лицу было видно, каких усилий ему стоит разумно оставаться на месте. Анжелика с приклеенной к лицу маской безразличия взирала на фонтан, а Катя чувствовала ее ненависть как нечто осязаемое. Гости недоуменно переглядывались, дамы перешептывались.
— Будь хорошей девочкой, не наступи мне на ногу, и скоро сможешь поехать домой, — беззвучно произнес Лайонел и властно развернул девушку к себе. Одной рукой он продолжал удерживать за талию, а другой взял ее руку.
— Положи левую ладонь мне на плечо, — скомандовал он.
Катя подчинилась.
Они медленно кружились, и любимая композиция казалась бесконечно длинной. Девушка была не в силах поднять ресницы, чтобы взглянуть в ледяные глаза, точно инквизиторский костер, выжигающий у нее на лице знаки отличия. Боль, страх, волнение, стыд перемешались в одном бешеном сердцебиении. Его слышал каждый в зале.
— Посмотри на меня, — неожиданно потребовала Лайонел.
— Нет, — упрямо отказала Катя.
Жжение исчезло, она ощутила нежное прикосновение поцелуя к своим губам. Девушка вскинула голову. Молодой человек загадочно улыбнулся, его холодный взгляд был устремлен на ее рот. Их разделяло расстояние, но она все еще чувствовала легкое тепло на губах, оно медленно сместилось вниз по щеке — на шею.
— Перестань это делать! — выдохнула Катя.
— Что именно?
— Ты знаешь!
Лайонел тихо засмеялся:
— Не нравится? Или нравится настолько, что стыдно в этом признаться?
Катя опустила глаза:
— Смирись, мне нравится твой брат.
Она не видела его в этот момент, но ее пальцы у него в ладони хрустнули от нажима.
— Мы еще плохо познакомились, — самодовольно заявил он.
Девушка взглянула на него:
— Тот портрет на стекле… твоих рук дело?
На красивом лице отразилось неудовольствие.
Катя мысленно позлорадствовала его заминке. Но триумф длился недолго, потому что Лайонел произнес: — В ту ночь на тебе были такие милые трусики…
Музыка наконец стихла.
А дальше события понеслись с неконтролируемой скоростью, точно фильм, поставленный кем-то на ускоренный режим. Снова грянула музыка, гости соединились в пары. Освещение изменилось, стало ярче.
Катя быстро шла между танцующими, и со всех сторон до нее доносились голоса:
— Неслыханное поведение! Вы видели, она пыталась его оттолкнуть!
— На ней платье в несколько миллионов долларов!
— Почему он выбрал ее? Даже я в сто раз лучше!
— В таком наряде была Мэрилин Монро в шестьдесят первом на дне рождения Джона Кеннеди, помните?
— Пригласить к нам человека, подумать только! Лайонел переходит всякие границы!
— Будь я на месте Анжелики, не простила бы такой плевок!
— У его брата напрочь отсутствует вкус, но платье красивое…
Катя почувствовала, как на плечо ей легла чья-то холодная рука. Девушка обернулась и вздрогнула.
Анжелика облизнула нежно-розовые губы, и ее длинные острые ногти, покрашенные голубым лаком, сомкнулись на плече Кати, вонзаясь в плоть.
— Считай, тебя уже нет!
Музыка продолжала играть, но пары замерли. По залу прокатился всеобщий вздох, головы синхронно повернулись в одну сторону, а взгляды устремились на выступившие капли крови из-под острых ногтей.
В ту же секунду рядом оказался Вильям. Он отшвырнул руку Анжелики, а когда она шагнул вперед, с такой силой оттолкнул, что девушка отлетела в сторону. Лайонел едва успел подхватить первую красавицу. И удержал возле себя при попытке вырваться.
— Идиот! — с ненавистью глядя на брата, кинул Вильям. Он схватил Катю за локоть и, круто развернувшись, зашагал к выходу.
Никто их не остановил.
А спустя сорок минут золотистая машина въехала в темный двор. Фонарь у подъезда почему-то не горел. Пальто, шапка и сапоги остались в замке Бриана Джонсона. Вильям обещал вернуться за ними.
Катя сидела, крепко обхватив себя руками, и смотрела в одну точку на приборной доске. На этой самой машине был сбит Костя. Хотелось плакать от испытываемых эмоций, точнее — от чувства, которое не могла из себя выдавить. Не было в ней жалости. Собственное безразличие поражало и пугало. Она как будто заразилась им, как вирусом, за один лишь танец с равнодушным Лайонелом.
— Тебе больно? — спросил Вильям, легонько прикасаясь к ее плечу с кровавыми отметинами.
— Нет, — покачала Катя головой, — но я ощущаю себя странно.
— Я понимаю. Ты напугана, расстроена и… я не защитил тебя.
Девушка в упор посмотрела на него.
— Вильям, разве может быть так, чтобы совсем не испытывать жалости?
Он помолчал, затем со вздохом признался:
— Может. Тот, о ком мы говорим, не ведает жалости.
Катя не выдержала его нежного доверительного взгляда, закрыла лицо ладонями и расплакалась. Он решил, что она имеет в виду его брата — тирана с ледяным сердцем, даже не подозревая, что это она, она позабыла, каким бывает сострадание.
Заходящее солнце ярким желтком сползало за крышу соседнего дома, снег искрился под оранжево- розовыми лучами.
Катя сидела с прикрытыми глазами на подоконнике, подставив лицо свету. Иногда она оттягивала край сиреневого джемпера и смотрела на пять багровых точек, оставленных острыми ногтями. Так было проще
